во гневе, нежеланного обоими родителями? Для матери он был символом дикарства и похоти отца, а для него самого… для него, как бы ни желал он иметь детей, Яфет служил вечным напоминанием об унижении. О той ночи, когда страсть превратила его в животное. – Взяв длинный шест, Дьюри ловко выбил из-под оси разбрасывателя кучку камней, и вся конструкция грузно рухнула на земляной пол и прокатилась несколько футов. Удовлетворившись плодами трудов своих, Дьюри сменил шест на лопату и продолжил: – Мир полон ловушек для мальчика, предоставленного самому себе. Я как мог старался помочь Яфету, но когда он достаточно подрос, чтобы стать мне настоящим другом, меня отправили работать на соседнюю ферму и с тех пор мы редко виделись. Я знаю, что он пережил в том доме то же, что и я, и даже сильнее. И мне до сих пор жаль, что я не смог тогда сделать для него больше.
– Он когда-нибудь рассказывал вам, – спросил я, – о том, что же там происходило?
– Нет. Но кое-что я видел своими глазами. – Дьюри принялся сгребать в разбрасыватель навоз из соседних стойл. – По воскресеньям я всегда старался побыть с ним хоть немного, пытался убедить, что жизнь, в сущности, – хорошая штука, что бы ни происходило дома. Я научил его лазать по скалам, и мы проводили в горах дни и ночи. Но в конце концов… Я до сих пор убежден, что ни один человек на свете не мог бы хладнокровно противостоять моей матери.
– Она была… была склонна к насилию?
Дьюри покачал головой и ответил рассудительно и, похоже, честно:
– Я не думаю, что в этом смысле Яфету доставалось больше, чем мне. Отцовским ремнем по заднице, не больше. Нет, я верил тогда и верю посейчас, что наша мать действовала… куда изощреннее. – Дьюри отложил лопату, присел на камень побольше и достал трубку с кисетом. – Я считаю, что мне повезло больше, чем Яфету, – лишь потому, что с самого начала мать была ко мне старательно безразлична. Но вот с братом ей словно казалось недостаточно просто лишать его материнской любви. Она цеплялась к нему по любому поводу. Даже когда он еще лежал в колыбели, не сознавая и не контролируя себя, – даже тогда она его изводила за все.
Крайцлер подался к нему и предложил спичку, которую Дьюри принял нехотя.
– А что вы имели в виду, когда сказали «за вес», мистер Дьюри? – спросил Ласло.
– Вы врач, доктор, – ответил тот. – Сами понимаете. – Старательно раскурив трубку, Дьюри тряхнул головой и буркнул: – Тварь! Я понимаю, так говорить о своей покойной матери грубо. Но видели бы вы ее, джентльмены, – ни на миг не оставляла его в покое, ни на миг! И стоило ему пожаловаться или заплакать, или же возмутиться, она говорила ему веши столь отвратительные, что даже для нее они казались чересчур. – Дьюри поднялся и вновь взялся за лопату. – Что это не ее сын. Что он сын краснокожих индейцев – грязных дикарей-людоедов, которые подбросили его к порогу. Бедняга уже сам почти в это поверил.
Части головоломки вставали на места с каждой минутой, и чем дальше, тем сложнее мне было сдерживать внутреннее ликование. Мне уже хотелось, чтобы Дьюри скорее закончил свою повесть, и я бы выбежал наружу и вознес к небесам торжествующий клич: да приберет черт всех наших врагов и противников, потому что мы с Крайцлером готовы поймать этого человека! Но я понимал, что самоконтроль сейчас важен как никогда, и старался ничем не уступать в бесстрастности Крайцлеру.
– И что же произошло, когда ваш брат подрос? – спросил Ласло. – Достаточно, чтобы…
В ответ Мам Дьюри вдруг издал душераздирающий и нечленораздельный вопль и швырнул лопату о дальнюю стену амбара. Куры немедленно всполошились, взметнулась туча перьев. Словно опамятовшись, Дьюри выхватил трубку изо рта и взял себя в руки. Ни я, ни Крайцлер не пошевелились, хотя глаза у меня, наверное, только что на лоб не полезли.
– Думаю, – прохрипел Дьюри, – нам следует быть честными друг с другом. Джентльмены.
Крайцлер промолчал, мой же голос предательски дрогнул, когда я переспросил:
– Честными, мистер Дьюри? Но уверяю вас, что…
– Да черт побери! – опять взорвался Дьюри, топнув ногой. После чего ему пришлось пару секунд успокаиваться, и только потом он заговорил спокойно: – Неужели вам не пришло в голову, что это в свое время перетерли все, кто мог? Вы что – воображаете, что если я сиволапый фермер, я в придачу идиот? Я знаю, что вы тут вынюхиваете.
Я было