— чистая игра, он был отнюдь не робкого десятка.
— Что вам угодно, месье?
Шимон пожал плечами и изобразил подобие смущенной улыбки.
— Вы не говорите по-еврейски? — задал он вопрос на иврите.
— Иврит… Эбре… — Шимон ткнул себя в грудь. — Mou isroel.
Кассир повернулся к машинистке:
— Похоже, он по-французски не говорит.
Та подняла брови и перестала печатать. Это, конечно, тоже скучно, но все же хоть какое-то событие.
— Personne parle Hebreu? Никто по-еврейски не говорит?
Шимон произнес это так, будто исчерпал свой запас французских слов полностью.
Кассир почесал в затылке.
— Может, кто наверху, а? — негромко спросил он машинистку.
— Мадам Альтман еврейка. Если только ее спросить? Сейчас попробуем.
— Это идея, — обрадовался кассир. Он повернулся к Шимону: — Подождите.
Шимон улыбнулся и закивал в ответ. Машинистка сказала пару фраз и с явным разочарованием положила трубку на рычаг.
— Ни слова не знает, — сообщила она.
Наступило неловкое молчание, с помощью кивков и беспомощных жестов все трое пытались выразить сожаление. После чего Шимон вновь оказался на улице и мельком успел заметить сквозь пыльную витрину, что те двое смеются. Видимо, упущенная возможность получить заказ на изготовление несгораемого шкафа их нимало не огорчила.
Было около половины шестого вечера. На другой стороне улицы, в кафе Шимон ухитрился найти свободный столик у окна, откуда была видна дверь в мастерскую. Заказав пиво, он принялся ждать.
В шесть вышел кассир, уже без комбинезона, и поспешил в сторону биржи. Оставив на мраморной столешнице несколько монет, Шимон вышел. Он опасался, как бы его не заметила машинистка, — заподозрит еще чего доброго, что он собрался за ней приударить. Однако она прошла мимо с рассеянным видом.
Из двери небольшими группами выходили остальные служащие. Шимон пытался определить, которая из женщин — мадам Альтман. В воображении он уже нарисовал некую даму неопределенного, скорее всего зрелого возраста, бесцветную, как учреждение, где она служит; вероятно, лицо у нее жесткое — могла бы уж сказать, что, мол, она сойдет вниз и попробует помочь соотечественнику (впрочем, ему и самому такое обвинение показалось несправедливым). Наверно, усталая — в мастерской работают до шести, и судя по виду служащих, платят им неважно.
Он был изумлен, увидев в толпе, спешащей к бирже, женщину, которая почти во всех деталях соответствовала этому образу.
Предполагаемая мадам Альтман и впрямь была немолода: за шестьдесят, не меньше. Шимон прикинул, что прижимистые хозяева, вероятно, держат ее, потому что какая-нибудь другая, помоложе, на столь скромное жалованье не польстится. Выглядела она непрезентабельно: простое коричневое платье, волосы жидкими прядями свисают вдоль щек. Лицо озабоченное и, пожалуй, застенчивое… В руках пластиковая сумка.
Следить за ней было проще простого. Спустилась в метро возле Биржи, пересела на линию, ведущую к вокзалу Сен-Лазар и вышла на станции Ля Фурш. Идя следом за ней, Шимон делал вид, будто интересуется витринами, пока дама заходила в магазин и покупала с лотка овощи. Наконец она свернула с авеню Клиши на улицу Лемерсье. Здесь он хотел было остановить ее, но передумал. Женщина вошла в подъезд невзрачного многоквартирного дома № 37. Шимон подождал минут пять и позвонил консьержке.
— Альтман? Через двор, третий этаж, квартира слева.
Перед его носом захлопнулась застекленная дверь, за ней негромко и как-то равнодушно скулил ребенок.
Шимон пересек двор, поднялся по грязноватой деревянной лестнице и нажал кнопку звонка. На лестничной площадке витали кухонные запахи. Тут же послышались шаги, дверь приоткрылась, но накинутая цепочка не позволила ей распахнуться. Сквозь узкую щель Шимон разглядел одни только недоверчивые, изучающие глаза, больше ничего.
— Шалом. Я из израильского посольства. Мне хотелось бы поговорить с мадам Альтман.
— О чем это? Мы с посольствами никаких дел не имеем.
— Вы месье Альтман?
— Да.
Шимон достал визитную карточку и просунул ее в щель. Наступила пауза: старик поднес карточку к глазам, пытаясь разглядеть получше.
— Так чего вам надо?
— Могу я на минутку войти? То, что я собираюсь сообщить вашей жене, чрезвычайно важно.
Откуда-то из глубины квартиры донесся женский голос:
— Кто там, Жак?
— С тобой хочет поговорить какой-то мужчина. Говорит, будто из израильского