машина, догнала, поравнялась — теперь только бы не отстать… Мотоциклист обогнал обе машины и умчался куда-то на север.
Этот маневр повторили на следующем большом перекрестке: эстафету подхватил грузовичок, и еще раз — на самом подъезде к Иерусалиму, уже в пригороде. Теперь гостью преследовал покрытый пылью дальних дорог «мерседес», а уже в самом городе, когда машина свернула с бульвара Вейцмана к центру, за ней пустился вдогонку мотоциклист. Но тут «форд» внезапно вильнул куда-то вбок, и мотоциклист едва не потерял их из виду: машин на улицах все прибывало, следить становилось трудней.
— Кажется, они едут к Меа Шеарим, — сообщил он.
— Тогда перехвати их на Шивтеи Израил.
Но «кортина» так далеко не собиралась. Она резко затормозила возле одних из множества ворот, ведущих в квартал Меа Шеарим, и оба пассажира вышли. Мотоциклист успел их заметить.
— Мне что, пешком за ними идти? Туда на мотоцикле нельзя.
— Не паникуй. Следуй пешком, только будь осторожен. Мы пошлем машину, чтобы их встретили на выходе.
— Вас понял. Иду.


Жители квартала Меа Шеарим, примыкающего к стене старого города, отличаются исключительной набожностью. В сплетении узких улочек здесь разместилось множество синагог и семинарий, чьи юные ученики корпят над священными книгами, готовясь посвятить себя служению Богу. Среди людей просто набожных есть и целые секты религиозных фанатиков — настоящие маньяки, не уступающие в агрессивности и склонности к насилию исламским фундаменталистам. В квартал Меа Шеарим не заезжают машины, здесь нет никаких предприятий — жители будто и не помышляют о хлебе насущном, исступленно храня заветы давно прошедших времен и предаваясь отчаянным, всепоглощающим мечтам о пришествии Мессии.
Расмия и ее спутник поднялись по пыльной улочке в гору — здесь было пустынно, только старик на углу сидел прямо на солнце, бормоча и раскачиваясь из стороны в сторону. Грязные кошки дрались на грязной мостовой, под облупленными стенами, в воздухе стоял острый запах, и надо всем этим плыл мерный рокот — это читали вслух молитвы обитатели окрестных домов.
«Я еврей, но не сионист» — такая записка красовалась на стене дома. А напротив — «Сионизм — это осквернение еврейских могил».
Изредка попадавшиеся навстречу мужчины все как один были в черных широкополых шляпах, с бакенбардами, начесанными на уши. Женщины в платьях с длинными рукавами, волосы прикрыты шарфами. «Тора призывает одеваться скромно» — гласил со стены поистрепавшийся плакат. Вся эта настенная литературы была на идише и тем отличалась от правительственной, внушая, видимо, ее авторам и читателям ощущение отстраненности от греховной жизни за стенами квартала. Нигде ни слова на иврите. Нищий с протянутой рукой не просил, а требовал: для бедных нашего квартала.
Больше всего мотоциклист, разлученный со своим мотоциклом, боялся обратить на себя внимание. «Нельзя, чтобы тебя заметили, — инструктировали его перед операцией. — Но и упустить эту женщину ни в коем случае нельзя!» Интересно, как можно давать такие взаимоисключающие инструкции, сетовал он про себя. В этом странном месте просто невозможно следить за кем-нибудь, оставаясь незамеченным. Ни одного магазина. Никакого прикрытия — все по одному, группами не собираются. А он не похож на здешних. И где те двое, которых обещали подослать?
Ишь, как быстро шагает эта парочка — свернули за угол, придется пуститься бегом, чтобы их не потерять. Но когда парень добежал до угла, он увидел только пустынный переулок. Никого! Упустил! Выгонят его из разведки — это как пить дать. Бен Тов — он же с ума сойдет! Две узкие улочки пересекают переулок. Куда они свернули, а? Парень бросился в одну, потом в другую — бесполезно. Вернулся к тому месту, где видел их в последний раз. Здания с обеих сторон — две семинарии, синагога, жилой дом… Куда они могли зайти? Возле синагоги несколько мужчин спорят о чем-то, размахивают руками бороды трясутся… О господи! Один стоит поодаль, водит носом по допотопному молитвеннику.
— Вы не видели молодую женщину и мужчину — они здесь прошли…
Старик поднял слезящиеся глаза, ничего не ответил и снова уткнулся в книгу.
— Дедушка, я вас спрашиваю насчет молодой женщины…
— Никого я не видел, ступай отсюда, — и снова бессмысленный взгляд.
Отчаяние охватило преследователя — нет, их уже не найти, что с ним будет, что сделает