на меня. Но, возможно, то была не грусть, а жалость — из-за моего маловерия.

* * *

Я уже стал выезжать на улицу, когда заметил, что с юга приближается коричневый «шевроле». Он ехал так медленно, что казался стоящим на месте. Я сдал назад и остановился, и как только он притормозил на въезде, уже был тут как тут, у окна водителя, и приветствовал испуганно глядевшую на меня Бетель Друкер.
— Извините, — пробормотала она и включила заднюю скорость.
— Нет, — сказал я, — прошу вас, не уезжайте. Дома никого нет, но мне нужно с вами поговорить.
— Говорить не о чем.
— Тогда зачем вы здесь?
— Не знаю. — На ней было простое коричневое платье, какая-то бижутерия и очень мало косметики. Ее фигура отказывалась подчиняться ограничениям. Но я не испытывал удовольствия при взгляде на нее. Думаю, ко мне еще не скоро вернется радость созерцания. — Правда не знаю, — повторила она. Ее рука оставалась все это время на рукоятке коробки передач.
— Вы приехали, чтобы выразить свое уважение этой семье. Очень достойный поступок с вашей стороны.
Она посмотрела на меня так, будто я говорил на неведомых ей языках. Я обошел вокруг капота и уселся на сиденье рядом с ней.
Она хотела было возразить, но потом с легкостью, говорившей о выработанной за многие годы — за целую жизнь — привычке к молчаливому согласию и приятию, ее лицо приняло выражение покорности судьбе.
— О чем вы хотите говорить?
— Вы знаете, что случилось?
Она кивнула.
— Ноэль мне сказал.
— Где сейчас Ноэль?
— Поехал с утра туда. Чтобы быть с ними.
Недосказанными остались слова «как обычно».
Я сказал:
— Он замечательный мальчик — вы прекрасно его воспитали.
Ее лицо дрогнуло.
— Он такой ужасно толковый, что иногда кажется, будто это не мой сын. Мне повезло, что я помню эту боль — когда выпихивала его наружу. Если посмотреть, так и не подумаешь, что он родился таким крупным. Почти четыре килограмма. Пятьдесят восемь сантиметров. Мне сказали, он будет играть в футбол. Никто не знал, какой он будет толковый.
— Он собирается учиться в Гарварде?
— Он не говорит мне всего, что собирается делать. А теперь, с вашего позволения, мне надо ехать; надо там убраться.
— В «Кружке»?
— Это единственный дом, который пока у меня есть.
— Дон собирается открыть ресторан в скором будущем?
Она пожала плечами.
— Он тоже не говорит мне о своих планах. Я просто хочу там убраться. Пока грязь не накопилась.
— Ладно, — сказал я. — Можно, я задам вам один вопрос — очень личный?
Ее глаза наполнились слезами.
— Это простой вопрос, Бетель.
— Конечно. Валяйте — да и какая разница? Говорю, танцую, позирую — каждый получает от меня то, что ему надо.
— Не знал, что вы работали фотомоделью, — солгал я.
— А как же! Ха! Конечно, я была известной, знаменитой манекенщицей. Со всем этим. — Она провела руками по груди и засмеялась. — Да, я была довольно хороша — как и Джина. Мы с ней были одного сорта. Только на меня приходили смотреть совсем не дамы, желающие купить платье.
— Снимки делал Джоэль?
Пауза. Ее лежавшие на баранке руки казались маленькими и очень белыми. На безымянном пальце было надето дешевое кольцо с камеей.
— Он. И другие. Ну и что с того? Я много снималась. Была фотозвездой. Даже когда была беременная и вот с таким пузом — у некоторых просто болезненная страсть смотреть на беременных женщин.
— Каждому свое.
Она резко повернулась, но тон се голоса был покорным:
— Вы смеетесь надо мной.
— Нет, — сказал я устало. — Не смеюсь.
Она внимательно посмотрела на меня, снова коснулась рукой своей груди.
— Вы видели меня. Вчера. Видели, как я уехала. И теперь хотите знать почему.
Я начал было говорить, но она остановила меня взмахом руки.
— Для вас, может, и глупо расстраиваться из-за такого, как он, — я и сама так думала. Очень глупо. Но я к этому привыкла. К тому, что я глупая. Так что какая разница? Вы, может, считаете меня очень-очень глупой, умственно отсталой, потому что думаете, что он был самая настоящая дрянь... Нет, подождите минуточку. Дайте мне закончить. Он и был самое что ни на есть дерьмо, без капельки доброты. От всего бесился и ярился — хотел, чтобы всегда все было, как надо ему. Наверно, тут виноваты и наркотики. Он страшно много кололся. Но виновато и то, что он просто так устроен. Подлая душа. Так что я понимаю, почему вы думаете что я глупая. Но он дал