Но если я что-то вообще символизирую, так это силу прощения. Право на прощение. Поэтому я знал, что не могу ему отказать. И в течение всех этих шести месяцев он доказал, что я был прав. Не знаю никого, кто служил бы так самоотверженно. Он уже не тот человек, каким был двадцать лет назад.
— Молодец, — сказал Майло. — Но мы все-таки хотели бы с ним побеседовать.
— Она все еще не вернулась? Женщина, которую он...
— Сжег? Пока нет.
— Я очень сожалею. Уверен, что и Джоэль тоже.
— Почему вы так думаете? Он высказывал свои сожаления, отец Тим?
— Он все еще несет бремя содеянного — не перестает винить себя. Разговор с полицейскими воскресил все это в памяти. Он совсем не спал прошлой ночью — провел ее в часовне, на коленях. Я застал его там, и мы вместе преклонили колени. Но он не мог иметь никакого отношения к ее исчезновению. Он был здесь всю неделю, не выходя из здания. Работал двойную смену. Я могу это засвидетельствовать.
— Что за работу он здесь делает?
— Делает все, что нам нужно. Последнюю неделю дежурил на кухне и убирал туалеты — он сам просит назначить его на уборку туалетов, охотно делает это полный рабочий день.
— Друзья у него есть?
Эндрус ответил не сразу.
— Друзья, которых он может нанять для сотворения зла?
— Я спросил не об этом, святой отец, но раз уж вы сами это упоминаете, то да.
Эндрус покачал головой.
— Джоэль знал, что полиция именно так и подумает. Раз он в прошлом нанял кого-то для совершения греховного деяния, то с неизбежностью повторит это снова.
— Самый лучший предсказатель будущего — это прошлое, — сказал Майло.
Эндрус потрогал свой пасторский воротничок и кивнул.
— Вы делаете невероятно трудную работу, офицер. Жизненно важную работу — да благословит Господь всех честных полицейских. Но одним из побочных явлений может быть фатализм. Убежденность в том, что ничто никогда не меняется к лучшему.
Майло посмотрел через плечо на занимающих пластиковые стулья людей. Те несколько человек, что продолжали смотреть на нас, отвернулись.
— Вам здесь случается видеть много таких изменений, святой отец?
Эндрус покрутил кончик одного уса и ответил:
— Достаточно для поддержания веры.
— И Макклоски один из тех, кто поддерживает вашу веру?
Краска залила теперь не только уши священника, но и его шею.
— Я здесь уже пять лет, офицер. Поверьте, я не наивное дитя. И не подбираю с улицы осужденных преступников в ожидании, что они превратятся в кого-то вроде Гилберта. Но у Гилберта был нормальный дом, воспитание, образование. Он начинает с другой исходной позиции. А такой человек, как Джоэль, должен заслужить мое доверие — и доверие еще более высокое, чем мое. Хорошо, что у него оказались рекомендации.
— Откуда, святой отец?
— Из других миссий.
— Здесь, в городе?
— Нет. Из Аризоны и Нью-Мексико. Он работал с индейцами, посвятил шесть лет своей жизни служению ближним. Неся бремя, наложенное на него законом, и совершенствуясь как человек. Те, с кем он работал, говорят о нем только хорошее.
Майло промолчал.
Священник улыбнулся.
— Конечно же, это помогло ему получить условно-досрочное освобождение. Но сюда он пришел как свободный человек. В юридическом смысле этого слова. Он работает здесь, ибо таково его желание, а не потому, что вынужден это делать. Что же касается вашего вопроса относительно друзей, то их у него нет — он ни с кем не общается, отказывает себе в земных удовольствиях. Вся его жизнь представляет собой очень жесткий цикл работы и молитвы.
— Послушать вас, так он прямо-таки святой, — сказал Майло.
Лицо священника напряглось от сдерживаемого гнева. После короткой борьбы ему удалось овладеть собой, во всяком случае, внешне. Но когда он заговорил, его голос звучал сдавленно.
— Он не имел никакого отношения к исчезновению этой бедной женщины. Я просто не могу понять, какая необходимость...
— У этой бедной женщины есть имя. Джина Мари Рэмп.
— Мне это известно...
— Она тоже была необщительна, святой отец. И далека от земных удовольствий. Но совсем не потому, что таково было ее желание. Больше восемнадцати лет, с того самого дня, как чокнутый тип, которого нанял Макклоски, изуродовал ей лицо, она жила в своей комнате наверху, панически боясь выйти из дому. И без всякой надежды на условно-досрочное освобождение, святой отец. Надеюсь, теперь вам понятно, почему очень много людей встревожены