были хоть наполовину так сообразительны, как сами считаете, то увидели бы, что во всем этом масса свободной воли. Речь идет именно о свободе воли — о ее восстановлении. — Он бросил взгляд на аппаратуру. — Человек, скованный серьезным личностным дефектом, никак не может быть свободным.
Урсула застонала.
Этот звук заставил его нахмуриться.
— Где Джина? — спросил я.
Он никак не отреагировал. Стоял и молчал, как мне показалось, довольно долго, уставившись глазами в пол.
Потом потянул на себя ту хромированную штуку и наполовину выдвинул ее из шкафа.
Койка на колесах. С подъемными бортиками из прутьев. Колыбель для взрослого человека, какие используются в частных лечебницах или санаториях.
В ней неподвижно лежала Джина Рэмп. Глаза закрыты. Спит или без сознания, или... Я увидел, как шелохнулась ее грудь. Увидел ее выстриженную шахматными квадратиками голову... от нее тоже тянулись провода.
— Слушай меня внимательно, недоумок, — заговорил в конце концов Гэбни. — Я собираюсь подойти к креслу и подобрать платок. Но палец буду держать на кнопке максимального напряжения. Только пошевелись, и я сожгу твою драгоценную Джину. Пятнадцать секунд при таком напряжении вызывают смерть. Еще меньше времени требуется для того, чтобы мозг получил необратимые повреждения.
Он слегка постучал по кнопке, заставив распростертое тело дернуться.
— Я не двигаюсь, — сказал я.
Не спуская с меня глаз, он присел возле кресла, в котором находилась его жена, подобрал кляп, поднялся с корточек, скатал его и запихнул ей в рот. Она подавилась, закашлялась, но не сопротивлялась. На подшивке ее халата можно было прочесть, что это собственность Массачусетской больницы общего профиля.
— Отдохни, дорогая, — сказал он. Нажав кнопку на черном пульте, он выключил телевизор. Стоя перед экраном, он посмотрел на нее взглядом, который я не мог отнести ни к одной категории — в нем было обладание и презрение, похоть и крошечная капелька привязанности, отчего мне стало особенно не по себе. Я посмотрел на Джину, которая до сих пор не шевелилась.
— За нее не волнуйся, — усмехнулся Гэбни. — Она еще чуточку поспит — это хлоралгидрат, добрый старый Микки Финн. Она прекрасно на него реагирует. Принимая во внимание историю ее жизни и слабое здоровье, я к ней отнесся деликатно.
— Надо же, какой такт.
— Больше не перебивай меня. — Он повысил голос и нажал на кнопку. От этого комнату наполнил пронзительный, похожий на визг звук, а тело Джины подпрыгнуло и шлепнулось, словно тряпичная кукла. На ее лице не появилось никакого выражения, которое показывало бы, что она осознает причиняемую ей боль, но губы у нее растянулись, обнажив в оскале зубы, а кожа на изуродованной стороне лица натянулась и сморщилась.
Когда звук прекратился, Гэбни сказал:
— Еще немножко такого, и вся эта чудная пластическая хирургия пойдет псу под хвост.
— Прекратите это, — попросил я.
— Перестань скулить. Это последнее тебе предупреждение. Понял?
Я кивнул.
Моя голова была полна запахом подгоревшего тоста.
Гэбни уставился на меня в раздумье.
— Да, проблема, — пробормотал он и постучал пальцем по серому пульту.
— Какая проблема?
— Какого черта ты сюда влез? Как узнал?
— Одно вроде как вело к другому.
— Вроде как вело, вроде как вело, — передразнил он. — Потрясающая грамматика. Кто писал за тебя докторскую? — Он покачал головой. — Вроде как вело — просто случайная цепочка событий, да? Просто совал свой нос то туда, то сюда без всякой определенной цели, почти на авось, черт тебя дери?
Я смотрел на аппаратуру.
Его лицо потемнело.
— Не смей меня судить — только попробуй, будь ты проклят! Здесь идет лечение. Ты нарушил его конфиденциальность.
Я не ответил.
— Да есть ли у тебя хоть малейшее представление, о чем я говорю?
— Сексуальное рекондиционирование. Психологическая обработка с использованием условных рефлексов, — ответил я. — Вы пытаетесь изменить сексуальную ориентацию вашей жены.
— Изумительно, — издевательски произнес он. — Просто гениально. Ты умеешь описать то, что видишь. Психфак, первый курс, вторая половина первого семестра.
Он смотрел на меня, постукивая обутой в сапог ногой.
— Я что-то пропустил?
— Пропустил? — Он сухо засмеялся. — Да все целиком. Самую суть, весь смысл, все клиническое обоснование, черт возьми!
— Обоснование состоит в том, что вы помогаете ей стать нормальной.
—