их бухгалтеры на этом собаку съели. А наше дело обещает быть пакостным, потому что речь идет о крупном состоянии. Оно может затянуться на долгие годы. Мне необходимо знать, крепко ли стоит на ногах моя клиентка.
— Достаточно крепко, — сказал я. — Для человека ее возраста. Но это не значит, что она неуязвима.
— Довольно будет и простой стойкости, доктор. А, вот она возвращается. Вы хотите с ней поговорить?
— Конечно.
Раздался какой-то стук, потом я услышал:
— Привет, доктор Делавэр.
— Привет, как у тебя дела?
— Нормально... Вообще-то, я думала, мы с вами могли бы поговорить?
— Конечно. Когда?
— Ну... сейчас я работаю со Сьюзан и вроде начинаю уставать. Как вы насчет завтра?
— Хорошо, завтра. В десять утра тебя устроит?
— Конечно. Спасибо, доктор Делавэр. И простите меня, если вам было со мной... трудно.
— Ничуть, Мелисса.
— Просто я... я не думала о... маме. Наверно, я... отвергала это — не знаю, — когда все спала и спала. Теперь я все время думаю о ней. Не могу остановиться. Никогда больше не видеть ее — ее лица... знать, что она никогда больше не...
Всхлипывания. Долгое молчание.
— Я здесь, Мелисса.
— Ничего теперь не поправить, — сказала она. И повесила трубку.

* * *

В половине седьмого ни Бетель, ни Ноэля все еще не было видно. Я позвонил своей телефонистке, и мне было сказано, что звонил профессор «Сэм Фикер» и оставил номер телефона в Бостоне.
Я набрал этот номер, и мне ответил детский голос:
— Але?
— Попросите профессора Фиэкра, пожалуйста.
— Папы нет дома.
— А ты знаешь, где его можно найти?
Взрослый женский голос вклинился в разговор:
— Дом семьи Фиэкр. Кто говорит?
— Это доктор Алекс Делавэр. Я звоню в ответ на звонок профессора Фиэкра.
— Я здесь присматриваю за ребенком, доктор. Сет предупредил, что вы можете позвонить. Вот номер, по которому вы его найдете.
Она продиктовала цифры, и я их записал. Поблагодарив ее, я назвал ей номер телефона «Кружки» для обратной связи, повесил трубку и тут же набрал тот номер, который она мне продиктовала.
Мужской голос проговорил:
— "Дары моря", Кендл-сквер.
— Я разыскиваю профессора Фиэкра. Он у вас обедает.
— Еще раз по буквам, пожалуйста.
Я продиктовал.
— Подождите.
Прошла минута. Потом еще три. Рэмп, кажется, начал просыпаться. С трудом сев и выпрямившись, он вытер лицо грязным рукавом, помигал глазами, огляделся вокруг и уставился на меня.
Ни искры узнавания. Закрыв глаза, он плотнее натянул скатерть на плечи и снова улегся головой на стол.
В трубке послышался голос Сета:
— Алекс?
— Привет, Сет. Прости, что отрываю тебя от обеда.
— Ты очень точно выбрал время — у нас как раз смена блюд. Насчет супругов Гэбни удалось узнать очень немного — только то, что их отъезд был не вполне добровольным. Так что они действительно могли быть замешаны в чем-то неприглядном, но я так и не смог выяснить, в чем именно.
— Их попросили уйти из Гарварда?
— Официально нет. Ничего процессуального там не было, насколько я мог судить, — люди, с которыми я разговаривал, ни за что не хотели вдаваться в подробности. Я понял только, что была какая-то взаимная договоренность. Они отказались от должности и уехали, а те, кто что-то знал, не стали в этом копаться. Но что это такое, я не знаю.
— А ты узнал, какого рода пациентов они лечили?
— Страдающих фобией. Извини, но это все, что удалось узнать.
— Ну что ты, большое тебе спасибо.
— Я-таки порылся в «Психологических рефератах» и в «Медлайн», чтобы попробовать узнать, какой именно работой они занимались. Получается совсем немного. Она вообще не опубликовала ни строчки. Раньше Лео пек свои материалы как блины. Потом вдруг, четыре года назад, все резко прекратилось. Никаких экспериментов, никаких клинических исследований, только парочка эссе, очень слабеньких. Настолько, что никто не стал бы их публиковать, не будь он Лео Гэбни.
— Эссе на какую тему?
— Философские вопросы — свободная воля, важность личной ответственности. Энергичные атаки на детерминизм — в том смысле, что любое поведение можно изменить при верном определении соответствующих стимулов и подкрепителей. И так далее, и тому подобное.
— Звучит не слишком дискуссионно.
— Не слишком. Возможно, сказывается возраст.
— И в чем именно это проявляется?
— В том, что человек начинает философствовать и отходит от настоящей науки. Я сам не раз наблюдал,