этот вопрос. Но когда собственные внутренние сомнения вдруг превращаются во внешнюю угрозу – что он может быть отстранен от руководства следствием, – такое и в страшном сне не могло привидеться.
– Что он говорил по существу? Какие у него основания для такого предложения?
– Прежде всего – формальные. Он считает серьезным служебным нарушением то, что ты не информируешь его о ходе следствия.
Валландер возмутился. О чем он мог проинформировать Турнберга?
– Я просто передаю тебе разговор. К тому же он считает, что, не предупредив полицию Норрчёпинга о своем приезде, ты совершил еще одно серьезное нарушение. Он вообще ставит под вопрос целесообразность этой поездки.
– Но я же нашел Ису!
– Он говорит, что с этим вполне справилась бы и полиция в Норрчёпинге, а тебе надо было сидеть на месте и заниматься следствием. Мне кажется, он намекает, что в этом случае она, может быть, осталась бы жива.
– Абсурд, – сказал Валландер. – Надеюсь, ты ему об этом сказала?
– И еще одно, – продолжила она. – Состояние твоего здоровья.
– Я здоров.
– Мы не можем игнорировать тот факт, что ты упал в обморок на совещании. У него и у меня на глазах.
– Это может произойти с кем угодно. Когда человек переутомлен.
– Я же сказала, я просто передаю тебе его слова.
– Что ты ему ответила?
– Сказала, что поговорю с тобой. И подумаю над его словами.
У Валландера вдруг возникло неприятное чувство – он не мог понять, что по этому поводу думает она сама. Может, он ошибается, считая само собой разумеющимся фактом, что она на его стороне?
– Итак, ты со мной поговорила. А теперь я хочу спросить, что думаешь ты.
– А что ты сам думаешь?
– Я думаю, что Турнберг – малоприятный прыщ, не желающий представить себя на моем или чьем-либо другом месте. Я ему не нравлюсь, и никто из наших ему не нравится. Впрочем, это взаимно. Он рассматривает наш Истад как трамплин для своей карьеры и хочет отличиться.
– Твои слова вряд ли подошьешь к делу.
– Зато это правда. Я вовсе не хочу сказать, что моя поездка в Бернсё не подлежит критике. Но следствию это не помешало, все шло своим чередом. Никаких оснований связываться с Норрчёпингской полицией у нас тоже не было. Ведь преступления еще не произошло, и никто не мог даже предполагать, что оно все же произойдет. И еще одно – если бы я поговорил с кем-то, Иса могла бы испугаться еще больше…
– Я с тобой согласна, – сказала Лиза. – Все это так. Думаю, что Турнберг зря беспокоится. К тому же он и в самом деле наглый тип. Но что меня действительно волнует – это твое здоровье.
– Турнберг ни о ком и ни о чем, кроме самого себя, не беспокоится. И я тебе обещаю – в тот же час, когда я почувствую, что следствие мне не по зубам, я тут же дам тебе знать.
– Так и передам. Но все же проследи, чтобы информация к нему поступала.
– Мне будет очень трудно с ним работать, – сказал Валландер. – Я могу смириться с очень многим. Но я не выношу, когда интригуют за моей спиной.
– Это ты зря. То, что он пришел ко мне, совершенно естественно, поскольку разговор с тобой не получился.
– Никто не заставит меня хорошо к нему относиться.
– А он этого и не требует. Но думаю, он будет теперь присматриваться к каждому твоему шагу и подлавливать на каждом просчете.
– Какого черта! На что ты намекаешь? – рявкнул он, не сумев с собой совладать.
– А на меня-то ты почему злишься? Я просто рассказываю, что произошло.
– У нас пять убийств, – сказал Валландер. – Расчетливый и безжалостный бандит. Мы не можем понять даже мотив этих убийств. Мы не Знаем, не ударит ли он снова. Один из убитых – наш товарищ. Поэтому ты уж прости, иногда можно и разозлиться. Нынешнее следствие мало похоже на чаепитие с отставленными мизинчиками.
Она засмеялась.
– Это что-то новое, – сказала она. – Обычно так говорят про революцию – это вам не чаепитие.
– Главное, что мы поняли друг друга, – ответил Валландер.
– Я просто хотела, чтобы ты знал.
– Спасибо.
Повесив трубку, Валландер вернулся на диван. Подозрения насчет Лизы Хольгерссон его не оставили. Он начал придумывать способы мести Турнбергу – отчасти для самозащиты, отчасти из жалости к себе. Мысль о том, что его отстранят от руководства группой, была нестерпимой. Конечно, руководить таким следствием очень тяжело, перегрузки почти невыносимы, но оказаться в стороне еще хуже.
Ему надо было с кем-то поговорить, получить