Следовало сделать это еще давным-давно…
Нет, сначала объяснить ему, а уж потом сорвать.
Но для этого, конечно, слишком уже поздно… Когда в последний раз он по-настоящему беседовал со Стивом? Прошло четыре года? Больше?
Закончив вытирать столовое серебро, Честер пересек загаженную гостиную и в раздумье остановился у лестницы.
По крайней мере, безумная музыка сейчас не грохотала. Быть может, это признак того, что Стив все-таки взрослеет? Должно же к нему с возрастом прийти наконец понимание, что замыкаться в себе нельзя и, что бы ни произошло, как бы больно ни было, жизнь продолжается, надо только постараться пережить эту боль, вытравить ее из себя и жить дальше. Не этому ли отец обязан научить сына? Если с тобой что-то стряслось, какая-то беда, пусть даже трагедия, главное – не опускать руки, не сдаваться, и тогда все преодолеешь. Так, что ли? Наверное, так.
– Ты занят, Стив? – крикнул он наверх. Ответа не было. – Не хочешь поговорить с отцом?
Он сам удивился тому, как заколотилось его сердце.
Стив его не слышал или не хотел услышать. Он расхаживал взад-вперед по комнате, гулко – бум, бум! – стуча ботинками по линолеуму. Что он там – молится на свои картинки или же наклеивает новые?
– Стив!
Бум, бум! – в ответ, и сердце отзывалось эхом.
Ридпэт поднялся по ступенькам до места, откуда была видна дверь – конечно, закрытая – в комнату сына. Глаза его сейчас были на уровне пола второго этажа, и через зазор между полом и дверью он видел мелькающие – бум, бум, бум! – ботинки Стива. Тот, словно маятник, ходил по прямой от одной стены к другой и что-то бормотал – как показалось Честеру: «Слышу тебя». Слышу тебя – бум, бум, бум! – слышу тебя – бум, бум, бум! – слышу тебя…
– Ну и отлично, раз слышишь, – сказал Ридпэт-старший. – Как насчет вылезти из своей берлоги и дернуть со стариком пивка? – В горле у него и в самом деле пересохло.
Вот дьявол, а ведь он, кажется, побаивается собственного сына. – Эй, как насчет пивка, говорю?
Слышу тебя – бум, бум! – слышу тебя – бум, бум, бум! – слышу тебя…
Черные подошвы ботинок появились в щели – бум, бум! – снова исчезли – бум, бум! – через пять или шесть секунд вернулись и опять исчезли…
– Пивка? – жалобно повторил Честер, понимая уже, что кого бы или что бы Стив там ни слышал, на отца никакого внимания он не обращал.
Временами Честеру казалось, что Стив сейчас живет в каком-то другом мире, в другом измерении, оттуда лишь изредка доносился чей-то металлический голос, как из старого разбитого приемника.
– А-а-а! – донеслось из-за двери – возглас то ли наслаждения, то ли внезапно пришедшего постижения некой истины, как будто кто-то только что завершил ее объяснение.
Внезапно шаги стихли.
И вдруг у Честера потемнело в глазах: он вспомнил жуткий сон – это должно было быть сном! – привидевшийся ему прошлой зимой. Он вновь увидел громадную птицу, которая рвалась в окно Стива, разбивая стекла, колотя огромными крыльями по стене, царапая подоконник неимоверными когтями…
– О Господи! – прошептал он в ужасе.
Стив повторил: «А-а-а!» – однако черные его подошвы в щели больше не мелькали.
Птица билась, билась об окно, о стену, мотая из стороны в сторону жутким клювом… Вдруг Честера посетила сумасшедшая мысль о том, что та птица из кошмарного сна была сейчас в комнате Стива…
Бум! – послышалось из комнаты слева, где как раз и было окно, и почти одновременно – бум, бум! – на этот раз справа.
Тот, первый, бум! – ведь это птица спрыгнула с подоконника… А почему подошв не видно? Очень просто: она носит его по комнате на крыльях, и его восклицание – а-а-а! – это выражение восторга от полета.
Да быть того не может! Вероятно, он просто что-то не так расслышал, а ботинок Стива больше не видно, потому что…
Потому… Дьявол, почему же все-таки? Вот чем заканчиваются бесконечные разговоры о ночных кошмарах. Я все летел и летел, не в силах вернуться на землю… Ридпэт ощутил невыносимый холод и тут же замер: ботинок Стива отчетливо шаркнул по полу – это был именно не шаг (бум!), а шарканье, как бы в полете. И еще раз, и еще!
– Когда освободишься, спустись – нужно поговорить, – произнес Ридпэт, обращаясь, в общем-то, не к сыну, а к самому себе.
Происходило это все в пятницу вечером. Честер Ридпэт проковылял в подвал и откупорил хранимую в загашнике бутылку «Четыре розы».

Глава 15

Том Фланаген