у нее есть в жизни, это я да разве что вон та яхта. Когда я ее подарил Монике в прошлом году на Рождество, она прыгала вокруг меня, как щенок. Мне-то эта яхта до лампочки, но Моника счастлива, ну и замечательно.
Послушай, если ты играешь в гольф, мы завтра можем отправиться в клуб – у меня есть запасной набор клюшек.
– Извини, я не играю, – ответил я.
– Ты не играешь в гольф?! – Бобби прямо-таки ошалел.
Вероятно, он просто забыл, что я живу в несколько иных климатических условиях. – Ну, в таком случае, может, покатаемся на яхте? Побалдеем, немного выпьем, а? И Моника будет в восторге.
Я ответил, что это – можно.
– Отлично, старик. А знаешь, ведь именно к этому нас и готовили в школе. Разве я не прав?
– К чему «этому», Бобби?
Тут за стол вернулась его супружница, и Бобби не преминул похвалиться:
– Завтра он пойдет с нами на яхте. Побалуемся спиннингом, поймаем что-нибудь на ужин…
Моника устало улыбнулась.
– Все будет просто замечательно. Так о чем я говорил?
Ах да, о нашей старой доброй школе. Ведь ее главная цель – научить нас, как достичь того, чего я достиг, и какую жизнь вести потом, после достижения успеха – не важно, в какой сфере деятельности. Разве я не прав? Ты можешь исколесить весь Юго-Восток, и где бы ты ни остановился отлить, обязательно увидишь мое имя.
Моника отвела глаза и принялась изучать салатный лист в тарелке.
– Давно ты виделся с Маркусом Рейли? – перевел я разговор на другую тему. – Насколько мне известно, он тоже здесь живет.
– Да виделись мы как-то раз, – нехотя ответил Бобби. – Не стоило мне это делать. Понимаешь, Маркус вляпался в какую-то темную историю, из-за чего его лишили адвокатской лицензии. Советую тебе держаться от него подальше. Он конченый человек.
– В самом деле? – Я был поражен.
– Ну, когда-то он действительно был шишкой, но потом серьезно влип. Так что послушайся моего совета… Я, конечно, могу дать его номер, но связываться с ним настоятельно тебе не рекомендую. Он – неудачник. Сейчас он вынужден лезть из кожи вон, чтобы хоть как-то удержаться на плаву.
На следующее утро я набрал номер, который Бобби все-таки мне продиктовал. На другом конце провода ответили:
– «Вентуорс» слушает.
– Маркуса, пожалуйста.
– Кого-кого?
– Маркуса Рейли. Можно его к телефону?
– Ах да. Секундочку.
Это был, похоже, коммутатор: в трубке опять послышались длинные гудки, потом ее подняли, не произнеся, однако, ни слова.
– Это ты, Маркус? – спросил я и назвался.
– Дружище, чертовски рад слышать тебя! – донесся хрипловатый голос Маркуса Рейли. – Ты в городе? Как насчет повидаться?
– Может, отобедаем?
– Отлично, только угощаю я. Отель «Вентуорс» знаешь?
Это на Коллинз-авеню, с правой стороны, сразу за Семьдесят третьей улицей. Я буду тебя ждать у входа. В двенадцать, идет?
Я перезвонил Бобби Холлингсуорсу – предупредить, что не смогу покататься с ним на яхте.
– Ничего страшного, – ответил Бобби. – В следующий раз возьмем с собой парочку знакомых девочек. Договорились?
– Договорились, – сказал я, отчетливо представляя, как он в этот момент, откинувшись в кресле и накачивая свое брюшко пивом, пудрит какой-нибудь шлюшке мозги насчет того, что его фамилию можно лицезреть в любом сортире по всему Юго-Востоку.
Коллинз-авеню теряла свой шик в той ее части, где жил Маркус Рейли. По тротуарам мимо магазинчиков уцененных товаров, сомнительного вида забегаловок и бесчисленных лавочек со всякой всячиной брели в основном старики в застиранных панамах, с отвисшими животами да старухи в несвежих платьях и громадных солнечных очках.
Я с удивлением обнаружил, что конторка портье отеля «Вентуорс» располагалась вне здания, в каком-то закутке, отгороженном от тротуара просто ширмой. В пять минут первого оттуда появился Маркус в костюме из шотландки. Он проскочил мимо старух и стариков, расположившихся за металлическими столиками открытого кафе у входа в отель, с такой скоростью, точно боялся, что кто-нибудь его непременно остановит.
– Рад, чертовски рад видеть тебя, – приговаривал он, тряся мою руку.
Теперь он нисколько не напоминал молодого Арнольда Палмера. Щеки у него раздулись, глаза, наоборот, сузились, волосы на жарком влажном воздухе завились в колечки.
Костюм его никак не соответствовал погоде, но в отличие от писателя-политэмигранта внутреннего, так сказать, кондиционера у него не было.
Вел