картинки, повинуясь мощному импульсу, сформируют единое грандиозное эпическое полотно.
Начал он с собирания изображений того, что искренне и глубоко ненавидел, – символов так называемого образа жизни Карсона: новеньких автомобилей, громадных холодильников, набитых едой, красиво одетых женщин, футбольных «звезд».
Все, что отец и коллеги отца возвели в ранг жизненных ценностей, что в своей совокупности составляло тот мир, который он мечтал взорвать, все это доставляло ему некое болезненно-извращенное наслаждение: он обожал смотреть на то, что было ему так ненавистно. Он аккуратно вырезал все комично-жуткие изображения, попадавшие на глаза, и вклеивал эти кошмарики среди столь презираемых атрибутов «образа жизни Карсона». Таким образом создавался безумный коллаж, в отдельных местах доходивший до четырех слоев наклеенных одна на другую «штуковин», и постепенно наверху оказывалось то, что, по мнению Скелета, и составляло истинную сущность этого мира.
Год назад его приятно поразило неожиданное осознание того, что своеобразная картина мироздания, создаваемая им на стенах комнаты, есть зеркальное отражение его собственной натуры. К такому выводу он пришел за завтраком, с отвращением прожевывая безвкусный бифштекс под неизменную отцовскую нотацию о пользе занятий спортом, и эта мысль настолько потрясла его, что он уронил стакан с «кока-колой».
Однако следующим летом мысль эта оказалась вытесненной другой, еще более ошеломляющей и угрожающей настолько, что он не позволял себе в нее углубляться. Тем не менее она упрямо сверлила его мозг всякий раз, когда он закрывал за собой дверь собственной спальни.
То, что он создал на стенах этой комнаты, отнюдь не являлось отражением его внутреннего мира.
Это было не зеркало, а окно.
Окно, которое открывалось не внутрь, а наружу.
Причем открывалось оно не сразу: то, что в действительности лежало там, снаружи, представало перед его взором постепенно, фрагментарно.
В последнее время на стене стали появляться изображения человека в длинном черном плаще, который вызывал ассоциации со злыми королями и кровожадными волками из сказок Фитцхаллена. Как он отыскал того, кто ему был нужен? Или, быть может, тот нашел его? Так или иначе, именно этот человек с его широкополой шляпой и указующим перстом должен помочь ему составить из фрагментов мозаики единую картину, которая и будет окончательной.
Скелет спрыгнул с постели и принялся лихорадочно копаться в куче иллюстрированных журналов.

***

– У нашей школы существовала своя тайна, – говорил мне Том. – И то ужасное происшествие во время нашего с Дэлом представления, или, если хочешь, магического действа, лишь поставило финальную точку в этой тайне, однако не дало разгадки. Разгадку эту следует искать в Обители Теней, точнее, сама Обитель Теней является разгадкой.
Во сне Скелету являлся человек в длинном плаще и широкополой шляпе. Являлся он и мне. Разумеется, я ничего не знал про видения Скелета – а если б даже знал, какой в том прок ?
Ты видел на уроке у Фитцхаллена, как мой карандаш внезапно завис в воздухе, и, как я понимаю, решил, что это некий обман зрения. Я и сам на твоем месте сделал бы аналогичный вывод: в конце концов, человеку свойственно искать рациональное объяснение явлениям, кажущимся сверхъестественными. Например, когда Ури Геллер проделывает свои трюки, люди предпочитают не верить собственным глазам.
Однако ты заметил мое смущение – я даже покраснел. Со мной творилось тогда нечто странное. Выражение «кошмары во сне» вряд ли подойдет, скорее – «кошмары наяву»… В любом случае никто не знал, что со мной происходило, даже Дэл. Случалось, я проводил целые дни так, как будто и не просыпался: в школе и после занятий меня продолжали преследовать неясные, но страшные видения, предзнаменования…
Хочешь примеры? Во-первых, временами мне мерещились птицы – будто они наблюдают за мной, выслеживают меня.
Так, однажды по пути домой на обед я обратил внимание на стайку воробьев: каждый из них сверлил меня своими глазками-бусинками. Дома я выглянул в окно гостиной и увидел на газоне малиновку, которая тут же обернулась и уставилась на меня через стекло, словно хотела что-то мне сказать. И так было несчетное число раз… Сначала я перепугался – думал, что у меня крыша поехала, однако потом мне это стало даже нравиться.
Но вот другие