никогда, но он понимал, что это желание неосуществимо.
– Я только что сварил кофе, – сказал он. – Хочешь?
– Нет, спасибо. Если нам к четырем надо быть в Лос-Анджелесе, лучше выехать сейчас, иначе попадем в пробку.
– Нам?
– А ты думал, я ехала сюда из Чикото, чтобы пробыть с тобой десять минут?
– Марта, послушай...
– Непременно, только говори правду.
– Да я сам еще ничего не знаю. Я не ждал этого звонка! И не понимаю, что за ним стоит. Возможно, ничего особенного. Возможно, Брат Голос и впрямь хочет повидаться с Кармой по просьбе ее матери. Но я не хочу, чтобы ты была там, если это не так.
– Трудные ситуации – мой конек.
– Даже если они впрямую касаются тебя?
– Именно они. У меня большой опыт.
И она улыбнулась.
– Твердо решила ехать со мной?
– Если ты не возражаешь.
– А если возражаю?
– Нет, пожалуйста, не надо!
– Марта, – предпринял он последнюю попытку. – Я не хочу взваливать на тебя свои заботы. Я сам с ними справлюсь!
– А я думала, заботы нам не страшны. Или это были всего лишь слова, Джо?
– Марта, я хочу поберечь тебя, а ты не слушаешься!
– Не заставляй меня чувствовать себя неполноценной, Джо. Не поступай со мной, как я с Патриком. Чего ты боишься? Почему я не должна ехать к Карме? Она совсем еще ребенок, ей надо помочь. Не клади меня в коробку с ватой, я тебе пригожусь.
– Ну ладно, – сказал он дрогнувшим голосом. – Не хочешь в коробку – поехали.
– Благодарю вас, сэр. Вы не пожалеете о своем решении.
– Да?
– Почему ты так странно говоришь, Джо? В чем дело? Ты что-то подозреваешь?
– Я жалею, что нет коробки с ватой, в которой хватило бы места нам обоим.

Глава 25

Он шел по улицам, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на небо, словно ожидал увидеть в нем своих лесных соседей: черно-белого дятла, серую кукушку или желтогрудую синицу. Но единственными птицами, которые ему попадались, были воробьи, сидящие на электропроводах, да голуби на крышах.
Он вдруг представил, как все люди, живущие в городе, превратятся в птиц. Машины, бегущие по улицам и шоссе, остановятся раз и навсегда, и из них вырвутся птицы. Из окон домов, гостиниц, фабрик, контор, из труб и дверей, с автостоянок, аллей в парках, пляжей, теннисных кортов к небу, трепеща, переливаясь, шумя, взовьются, поплывут, полетят миллионы птиц. И одна будет самой большой, самой величественной, самой красивой. Это будет он – золотой орел.
Видение росло перед ним, как гигантский воздушный шар, и, как шар, лопнуло. Люди остались людьми, бескрылыми и унылыми, и золотой орел, подчиняясь нелепому закону всемирного тяготения, шел, неузнанный, по грязному тротуару.
Он слишком долго не видел людей. Даже старики пугали его, а мимо молодых он старался проскользнуть как можно незаметнее, ожидая, что они будут смеяться над его бритой головой, босыми ногами и дурацким одеянием. Но, увидев вдруг свое отражение в витрине магазина, он понял, что никто и не подумает над ним смеяться. Он был таким же, как остальные. Ну конечно! Он просто забыл. Пока он жил в лесу, волосы у него отросли, бороду ему сбрили в парикмахерской на окраине, а в магазине мужской одежды он купил настоящий костюм, галстук, белую рубашку и черные кожаные мокасины, которые начинали жать. Брат Голос Пророков исчез. Он стал безымянным мужчиной, который идет по городу, не отражаясь в равнодушных глазах прохожих. Им никто не интересовался, никто его не замечал.
Он зашел в бакалейную лавку и спросил, как пройти на Грингроув-авеню, где жила Карма. Хозяйка ответила, не поднимая головы от газеты.
– Большое спасибо, – сказал он.
– М-м.
– Жарко сегодня.
– М-м.
– Вы не знаете, который час?
– Половина.
– Простите, я не совсем понял...
– Вы что, глухой? Или иностранец? Половина четвертого.
– Благодарю вас.
"Нет, толстая гусыня, я не глухой и не иностранец. Я заколдованный золотой орел".
Полчетвертого. Времени еще много. Повернув за угол, он опустил руку в карман и нащупал ручку длинной складной бритвы. К сожалению, она затупела, и бриться было трудно, но девичье горло податливее мужской бороды. Эта мысль была настолько смешной, что он не удержался и хихикнул. Звук вышел писклявый, как чириканье маленькой, жалкой птички, но похожий на мощный, гордый крик орла, и ему стало неловко. Он вдруг растерялся и едва дошел ватными ногами до ближайшего фонаря, к которому вынужден был прислониться,