внимательно разглядел все вещи, поворачивая их к свету.
– И много там таких коробок?
– Десятки.
– Давайте вынесем остальные.
Первой они открыли коробку Сестры Благодать, крышку которой покрывал толстый слой пыли. Черная шерстяная кофта, форма медсестры, цветастое крепдешиновое платье, белье, две пары фирменных больничных туфель, кожаная сумочка, кое-что из бижутерии, мужские золотые часы с цепочкой, пакет с письмами – одни, очень старые, были подписаны: "Твой любящий муж Фрэнк", другие, более поздние, – "Чарли". Последнее письмо было датировано декабрем:
"Дорогая мама, в очередной раз желаю тебе веселого Рождества и передаю привет от Флоренс и мальчиков. Надеюсь, оно в самом деле будет для тебя весельем, и жду, когда ты придешь в себя и бросишь этих людей. В жизни хватает неприятностей, и нечего причинять их себе сознательно и без всяких причин. Если все-таки передумаешь и решишь жить с нами, место тебе всегда найдется.
Фло и мальчики в прошлом месяце болели, но теперь все в порядке. Прилагаю двадцать долларов. Потрать их, спрячь, разорви, но, Бога ради, не отдавай этому фанатику, который тебя погубил.
Будь здорова.
Чарли".
Ни в самих строчках, ни между ними Куинн не увидел даже намека на любовь или сострадание. Чарли был раздражен, когда писал, и если он действительно хотел, чтобы мать поселилась у него, то не смог выразить этого по-человечески. А хватило бы всего трех слов: "Ты нам нужна".
– Некогда сейчас письма читать, – раздраженно заметил Ласситер.
– И все же взгляните. Это от ее сына, Чарли.
– Ну?
– Вам, наверное, придется позвонить ему.
– Всю жизнь мечтал! "Привет, Чарли, твою мать только что укокошили!" – Взяв у Куинна письмо, он сунул его в карман. – Ладно, посмотрим остальное барахло. Неохота торчать тут до ночи.
Коньки принадлежали Брату Свет Вечности, морская раковина – Брату Узри Видение, лампа и чашка – Сестре Смирение. С фонографом пришлось расстаться Брату Верное Сердце, с каноэ из спичек – Брату Голос Пророков, а Карма оставила в общине куклу без головы и бархатную подушку.
Под подушкой Куинн обнаружил несколько листов бумаги, покрытых с двух сторон машинописными строчками через один интервал. Кто-то учился печатать на машинке с высыхающей лентой. Листы заполняли предложения, обрывки фраз, числа, буквы алфавита в прямом и обратном порядке, знаки препинания. То там, то здесь мелькало имя Карма, и правда смешивалась с фантазиями подростка.
"Меня зовут Карма; ну и что.
Меня прячут в заколдованном замке потому что я слишком красивая чересчур красивая, бедная принцесса.
Квин сказал, что принесет волшебную мазь для лица, но я не верю.
Сегодня я сказала черт черт черт три раза вслух.
Принцесса заплела длинные волосы в косу и задушила ей всех своих врагов и убежала в свое царство".
– Что это? – спросил Ласситер.
– Карма упражнялась на машинке.
– Но машинки тут нет.
– Значит, хозяин захватил ее с собой.
Что было логично.
Коробка "Брат Терновый Венец" не содержала никаких предметов, свидетельствовавших о сентиментальных привязанностях. В ней лежал твидовый костюм и свитер, изъеденные молью, несколько рубашек, пара туфель и шерстяные носки с огромным количеством дыр. Видно было, что эти вещи давно никто не трогал.
– Одну минуту! – сказал вдруг Куинн.
– Что такое?
– Возьмите рубашку и приложите к груди, будто прикидываете на себя.
Ласситер повиновался.
– Почти впору.
– Какой у вас размер?
– Сорок второй.
– А теперь примерьте пиджак.
– Чего это вы задумали, Куинн? Не люблю я чужих вещей.
Тем не менее пиджак он надел.
– В плечах узкий, а рукава длинны. Теперь, надо полагать, свитер?
– Если ничего не имеете против.
Рукава свитера тоже были длинны Ласситеру.
– Ну что, объясните теперь, в чем дело? – спросил он, стягивая свитер и швыряя его в коробку.
– Это не вещи Брата Терновый Венец. Он невысокого роста и худой.
– Наверняка он тут сбросил несколько килограммов.
– Но руки и ноги у него не усохли.
– Значит, наклейки перепутали или еще что-нибудь.
– Да, но мне хотелось бы знать, что именно.
Взяв рубашку, свитер и костюм, Куинн подошел к двери и принялся рассматривать их при солнечном свете. Ни на свитере, ни на пиджаке не было фирменного знака, но на внутренней стороне воротничка у рубашки была нашивка "Арроу, 41 см, 100 % хлопок, Пибоди и Пибоди", а чуть ниже – едва различимая