может, пройдет.
– Вы так думаете?
– Иногда я ошибаюсь.
– Сейчас вы точно ошибаетесь. Думаете провести старого газетного волка? У меня интуиция!
Поднявшись, чтобы проводить Куинна, Ронда наткнулся на угол стола, и Куинн подумал, что сила его интуиции находится в прямой зависимости от количества выпитого.
Он был рад снова выйти на воздух. Дул свежий ветер, и пустынный днем город наполнился после захода солнца. Все магазины были открыты, перед кинотеатрами выстроились очереди. Машины, набитые подростками, колесили по улицам, оглушая прохожих гудками, визгом шин и криками радио.
В мотеле Куинн поставил машину в гараж и закрывал дверь, когда кто-то позвал его из-за куста жасмина:
– Мистер Куинн! Джо!
Он обернулся и увидел Вилли Кинг, прислонившуюся к стенке гаража, словно ей было нехорошо. Она смотрела на Куинна остекленевшими глазами, и лицо у нее было таким же белым, как цветы на кустах.
– Я вас жду. Давно, – сказала она, – целую вечность. Я не знаю, что делать.
– Устраиваете очередное представление, Вилли?
– Нет! Нет! Это правда.
– Настоящая правда?
– Бросьте! Всегда заметно, когда человек врет, а когда нет.
– В вашем случае – не всегда.
– Ну что ж, – сказала она, стараясь говорить с достоинством, – тогда не смею вас больше беспокоить.
– Как хотите.
– Она пошла прочь, и тут Куинн заметил, что на ногах у нее старые матерчатые тапочки. Вряд ли бы она надела их, если собиралась устроить представление. Он окликнул ее, и она после секундного колебания вернулась.
– В чем дело, Вилли?
– Во всем. Вся моя жизнь пошла прахом.
– Пойдемте ко мне в номер и поговорим спокойно.
– Нет.
– Вы не хотите говорить со мной?
– Я не хочу идти к вам в номер. Это неприлично.
– Может быть, – сказал Куинн, улыбаясь. – Тут есть еще внутренний двор, пойдемте туда.
Двор состоял из нескольких квадратных ярдов травы, окружавшей плавательный бассейн величиной с большую лохань. В нем никто не купался, но на бетонной дорожке видны были мокрые детские следы и на воде покачивался крохотный синий матрасик. От мотеля и улицы двор загораживали олеандры, усеянные розовыми и белыми цветами.
Шезлонги были убраны на ночь, и Куинн с Вилли уселись прямо на траву, еще теплую от солнца. Вилли подавленно и смущенно молчала.
– Хорошая трава, – услышал наконец Куинн. – Очень трудно добиться, чтобы она была такой в нашем климате. Распылитель приходится держать включенным чуть ли не круглые сутки, но и тогда из земли не вымывается достаточно щелочи...
– Значит, вам трава покоя не дает?
– Нет, – сказала она.
– А что?
– Джордж. Джордж уехал.
– Вы это и раньше знали.
– Да нет же! Он действительно уехал. И никто не знает куда.
– Вы уверены?
– Я уверена только в одном: ни на каких Гавайях его нет. – Она осеклась и прижала к горлу ладонь, словно стараясь унять боль. – Он соврал мне. Он мог сказать мне о себе любую правду, что угодно, и я бы все равно его любила, но он соврал, он сделал из меня дуру!
– Что случилось, Вилли?
– Когда вы ушли сегодня, мне стало не по себе. Подозрительность – как заразная болезнь. Я позвонила во все авиакомпании Лос-Анджелеса – сплела им историю про срочное семейное дело, по которому мне с Джорджем нужно связаться, а я не уверена, улетел он на Гавайи или нет. Они проверили все списки пассажиров за вторник и среду, и Джорджа Хейвуда ни в одном нет.
– Они могли ошибиться. Или Джордж улетел под другим именем.
– Нет, – с горечью сказала Вилли. – Он сбежал. Я уверена. От меня, от своей матери и от борьбы, которую мы с ней ведем из-за него. О, мы, разумеется, порядочные женщины, до драк у нас не доходит, но все равно это ужасно. Наверное, у него наступил предел, а поскольку принять решения он не мог ни в ее, ни в мою пользу, то сбежал от нас обеих.
– Это был бы поступок труса, а Джордж – по тому что я о нем слышал, – храбрый человек.
– Может, это я превратила его в труса, сама того не замечая. Но, по крайней мере, ей он тоже не сказал! Если бы вы знали, как я рада! Надо было не звонить ей, а поехать прямо домой, чтобы посмотреть, какое у старой ведьмы будет выражение лица, когда она узнает, что ее дорогой Джордж уехал вовсе не на Гавайи.
– Вы ей звонили?
– Да.
– Зачем?
– Мне хотелось, мне ужасно хотелось, чтобы ей было так же плохо, как и мне, чтобы она тоже сидела и мучилась: вернется Джордж или нет, – хрипло