Куинн последовал за ним. Они миновали столовую, кладовку, где он ночевал, и несколько зданий, которые не попадались ему в прошлый раз на глаза. За ними дорога круто пошла вверх. От резкого подъема и разреженного воздуха Куинн начал задыхаться.
Брат Венец обернулся и с презрением посмотрел на Куинна.
– Греховная жизнь. Слабые кости. Дряблые мускулы.
– Зато язык у меня не дряблый, – огрызнулся Куинн. – Я не доносчик.
– Учитель должен все знать, – сказал Брат Венец, покраснев. – Я хочу Сестре Благодать добра. Я спасал ее от нечистого. Он сидит в каждом из нас и грызет нашу плоть.
– Вот оно что? А я-то думал, у меня опять печень шалит.
– Смейтесь, смейтесь! Будете потом лить слезы в аду.
– Я и теперь ежедневно оплакиваю свои грехи по двадцать минут.
– Вашими устами говорит дьявол. Снимите туфли.
– Почему?
– Вы ступаете на освященную землю.
Перед ними возвышалась Башня из стекла и красного дерева, выстроенная в форме пятиугольника, с внутренним двором посередине.
Куинн оставил туфли на пороге и прошел через арку, на которой было выгравировано: "ВСЕМ ИСТИННО ВЕРУЮЩИМ ЕСТЬ МЕСТО В ЦАРСТВЕ БОЖИЕМ. ПОКАЙТЕСЬ И ВОЗРАДУЙТЕСЬ". Тщательно выскобленные деревянные ступени вели наверх. Роль перил выполняла прикрепленная к стене веревка.
– Дальше идите один, – сказал Брат Венец.
– Почему?
– Когда Учитель приказывает или просит, мы не спрашиваем почему.
Куинн стал подниматься. На каждом этаже он видел тяжелые дубовые двери, которые вели, очевидно, в комнаты Братьев и Сестер. Окна во внутренний двор были только на пятом этаже. Единственная дверь была открыта.
– Входите, – сказал сильный, низкий голос, – и, пожалуйста, закройте за собой дверь, мне вреден сквозняк. Войдя в комнату, Куинн сразу понял, почему Башня стояла именно в этом месте и почему женщина, на деньги которой ее выстроили, считала, что тут она ближе к небу. Света и неба было столько, что их не вмещал взгляд. За окнами, открывавшимися на все пять сторон, возвышались гряда за грядой горы, а тремя тысячами футов ниже, в зеленой долине, лежало, как алмаз на траве, озеро.
Пейзаж был настолько ошеломляющим, что не хотелось переводить взгляд на людей в комнате. Их было двое: мужчина и женщина в одинаковых одеяниях из белой шерсти, с красными поясами. Женщина была очень старой. С годами ее тело так усохло, что издали ее можно было принять за маленькую девочку. Коричневое, морщинистое лицо напоминало грецкий орех. Сидя на скамейке, она глядела в небо, словно ждала, что оно вот-вот распахнется перед ней.
Мужчине можно было дать и пятьдесят и семьдесят. У него было худое, умное лицо и глаза, светившиеся, как фосфор при комнатной температуре. Он сидел на полу, скрестив ноги, и ткал шерсть на ручном ткацком станке.
– Я Учитель, – буднично сказал он. – А это – Мать Пуреса. Добро пожаловать в Башню.
– Buena acogida, – произнесла женщина, будто переводила сказанное для кого-то четвертого, не понимавшего по-английски. – Salud.
– Мы не причиним вам зла.
– No estamos malicios.
– Мать Пуреса, мистеру Куинну не нужен перевод.
Она упрямо посмотрела на Учителя.
– Я хочу слышать родной язык.
– Пожалуйста, не сейчас. Нам с мистером Куинном нужно кое-что обсудить, и мы будем признательны, если ты нас ненадолго оставишь.
– Но я не хочу уходить! – возразила она. – Я хочу остаться с вами. Мне надоело ждать одной, когда откроется Царствие Небесное.
– Господь всегда с тобой, Мать Пуреса.
– Но почему он всегда молчит? Мне так одиноко, я все смотрю и жду... Кто этот молодой человек? Что он делает в моей Башне?
– Мистер Куинн приехал повидаться с Сестрой Благодать.
– Нет-нет, это невозможно.
– Об этом я и хочу с ним поговорить. Наедине.
Учитель крепко взял ее за руку и довел до ступенек.
– Будь осторожна, Мать Пуреса, здесь легко упасть.
– Скажи молодому человеку, что, прежде чем являться в Башню, он должен получить официальное приглашение от моего секретаря Каприота. Немедленно пошли ко мне Каприота.
– Каприота здесь нет. Его уже давно нет. Держись покрепче за веревку и иди медленно.
Закрыв дверь, Учитель снова уселся за станок.
– Так это ее Башня? – спросил Куинн.
– Построена ею, но теперь принадлежит нам всем. В нашей общине нет частной собственности, если, конечно, кто-нибудь не грешит, как бедная Сестра Благодать. – Он вытянул руку, предупреждая возражения. – Не отрицайте,