будто он задремал. Остывшая трубка по-прежнему находилась в уголке его рта. Он прислушивался к убаюкивающему шуму дождя, барабанившего по оконному стеклу и карнизам. Мысли полковника погрузились в прошлое.
Они были идеалистами. По крайней мере, вначале. Но к 1947 году американская политика в Японии резко переменилась. Американцам уже не так нужны были военные репарации: они довольствовались тем, что Япония стада демилитаризованной. Теперь их больше занимало другое: Япония должна была превратиться в их форпост против коммунизма на Дальнем Востоке. В связи с этим американцы начали последовательно действовать в двух различных направлениях. Во-первых, многие влиятельные до войны консервативные политики и бизнесмены были восстановлены на своих постах. Во-вторых, в японскую экономику полились миллионы долларов, пока промышленность не была восстановлена на 80 процентов. При этом японцам позволили устроить охоту на коммунистов и левых радикалов — то, что когда-то было сделано в Испании, Иране и Южной Америке. Только на этот раз американцы попали в цель.
За окном поднимался ветер, швыряя в окно струи дождя. Небо стало совершенно серым.
Тогда в 1945 году их небольшая группа, сплоченная энтузиазмом” свято верила, что будущее Японии — в подлинной демократии, свободной от феодальных пережитков. “Как все мы были наивны! — думал полковник, с грустью соглашаясь с Сацугаи. — Никого из моих друзей уже нет, никого”.
Он смотрел на окно, по которому холодными беспомощными слезами стекали струи дождя. Яростный порыв ветра закружил мокрые листья и швырнул их в воздух, как эскадрилью странных крохотных самолетиков. За все двадцать три года, проведенные на Дальнем Востоке, полковник никогда не чувствовал себя таким чужим. Он остался один, совсем один. Его друзья, ближайшие советники Макартура, уходили один за другим: их либо куда-нибудь переводили, либо увольняли в запас.
Сначала они не сознавали, что оказались в центре политической игры, не замечали перемен в самом Макартуре. Даже после поворотной точки в 1947 году они продолжали отчаянно бороться в надежде, что их совместные усилия вернут новую Японию к демократии. Теперь их тогдашнее бессилие стадо совершенно очевидным. Политика вырабатывалась по другую сторону океана, и от них ждали ее выполнения, а не критики. Терлейн высказался слишком откровенно и был поспешно уволен в запас. Маккензи отозвали в Штаты. Робинсон не вытерпел унижений и два года назад подал в отставку. Оставался один полковник — человек из железа. Хотя он и не подавал вида, но чувствовал себя разбитым и смертельно разочарованным. Он не мог смириться с тем, что дело его жизни оказалось совершенно бессмысленным, что мечта, за которую он боролся так долго и так напряженно, никогда не станет действительностью.
Но даже теперь полковник не мог отступить — это было не в его характере. Он всегда считал себя умнее остальных. В конце концов, у него был козырь, о котором знал только он один.
“Значит, я проиграл, — думал полковник. — Меня перехитрили. Но это не конец. Я этого не допущу”.
Эта идея зародилась у него в 1946 году, в тот день, когда Сацугаи был арестован военной полицией. Похоже, полковник ничем не мог ему помочь. Сацугаи был широко известен в Японии: могущественный реакционер, возглавлявший один из чудовищных концернов дзайбацу. Его неизбежно должны были заподозрить и арестовать как военного преступника.
Итами мужественно перенесла этот позор, как и все другие испытания, выпавшие на ее долю. Но Цзон была в истерике. В ту ночь, в постели, она умоляла полковника вмешаться. Он занимал высокое положение в американском командовании, был советником самого генерала Макартура: конечно же, он мог найти способ выручить Сацугаи.
— Дорогая, — пытался объяснить полковник, — все не так просто. Сейчас очень сложное время. Кроме того, — добавил он рассудительно, — Сацугаи действительно мог совершить то, в чем его обвиняют.
Но это еще больше разъярило Цзон.
— Не имеет значения. Он наш родственник.
— Ты хочешь сказать, что поэтому он не преступник.
— Да.
— Дорогая, но это глупо.
— Возможно. — В голосе жены звучала знакомая полковнику внутренняя сила. — Но прежде всего у тебя есть долг перед семьей, и если Сацугаи можно спасти, ты обязан это сделать. Какудзипва хомбуно цукусанэба наримасэн. Каждый должен выполнить свой