Возможно, это тебя не касается.
— Ладно, — вспыхнула она. — Теперь я вижу предел, за который мне не дозволено переходить.
— Тебе некуда переходить, Жюстина. Я не твоя собственность.
— Так ты отвечаешь на мою откровенность?
— Ты хочешь откровенности? — Он знал, что не должен этого делать, но в эту минуту ему было все равно. — Сегодня в городе я встретился с твоим отцом.
Во взгляде Жюстины появилось недоверие.
— Ты встречался с отцом? Как?
— Он подобрал меня на вокзале и посадил в свой лимузин. Прием мне устроили по высшему разряду. Жюстина встала.
— Я не хочу об этом слышать.
Ее голос внезапно стал грубым. Она слишком живо помнила Сан-Франциско, и в ней закипала ярость. Она чувствовала свое бессилие. Так было всегда. Всегда.
— А по-моему, тебе стоит послушать. — Николаса словно кто-то тянул за язык; ему было почти приятно видеть ее искаженное болью лицо.
— Нет! — закричала Жюстина, закрывая уши руками, и побежала прочь.
Николас встал и пошел за ней по холодному песку.
— Он хочет знать о нас все. О тебе он уже и так все знает. Что ты делала. Чего не делала.
— Будь он проклят! — Жюстина поскользнулась и снова выпрямилась. Она побелела от ярости; ее огромные глаза горели диким огнем.
— Господи, да вы оба подонки! Зачем ты мне это рассказываешь? Ты настоящий сукин сын!
Жюстина бросилась на него, но Николас оттолкнул ее.
— Он подумал, что я похож на Криса...
— Заткнись! Заткнись, мерзавец! Но Николас не чувствовал жалости.
— Он предложил мне работу, и что самое смешное — я согласился. Теперь я работаю на него.
— Как ты мог это сделать? — закричала она. Николас понял, что она имела в виду не работу.
— Боже мой! — Вся в слезах Жюстина вбежала по ступенькам в дом.
Николас рухнул на колени и зарыдал, уткнувшись в холодный неумолимый песок.

* * *

— Он скоро будет здесь, — сказала А Ма. — Все готово?
— Да, мама, — ответила Пенни, сидевшая у ног А Ма. — Астра только что принесла... все, что нужно.
Красивое белое лицо Пенни склонилось над альбомом в кожаном переплете. Вертикальными столбцами она уверенно выводила китайские иероглифы. Время от времени Пенни макала кисть в баночку с тушью.
Подождав немного, она решилась обратиться к своей госпоже:
— Вы думаете, нам следует пускать сюда этого человека? — Пенни не поднимала глаз от альбома; на мгновение у нее похолодело в груди при мысли о том, что А Ма может придти в ярость.
Но А Ма только вздохнула. Конечно, Пенни была права. В прежние времена она никогда бы этого не допустила. Да. Но времена изменились, и приходилось к ним приспосабливаться. Когда А Ма заговорила, в ее голосе не было слышно и тени сомнения.
— Пенни, дорогая моя, ты прекрасно знаешь, что это связано с большими деньгами. У меня нет предрассудков, не должно их быть и у тебя.
На самом деле она кривила душой. А Ма, которой было теперь далеко за шестьдесят, родилась на китайском побережье, между Гонконгом и Шанхаем. В семье росло пятнадцать детей, но она всегда держалась особняком от своих братьев и сестер. Вероятно, определенную роль в этом сыграло ее имя. Согласно местной легенде, когда-то девушка по имени А Ма хотела нанять джонку. Только один человек во всем порту согласился с ней поплыть. Когда они вышли в море, поднялся ужасный шторм, но девушка сумела благополучно вывести джонку из урагана. А Ма знала, что в ее честь на острове Макао был построен храм.
Она повернулась в кресло, и оно тихонько скрипнуло. Через открытое окно ясно доносились звуки улицы. На соседнем углу допоздна работал рыбный рынок. В это время года там продавали прекрасных кальмаров. А Ма расслышала несколько громких голосов и поморщилась при зауках кантонского диалекта. Здесь, в ее ломе, говорили только по-пекински. Так было в доке, где она родилась. Так было и теперь.
А Ма поднялась, молча подошла к окну и выглянула на узкую многолюдную удочку. Она знала, что может переехать в любое другое место ii Манхэттене. За долгие годы она получила немало заманчивых предложений, но неизменно отказывалась. А Ма считала, что ее заведение должно располагаться в самом сердце Чайна-тауна. В этом невзрачном, даже убогом районе была своп особая атмосфера, во многом напоминавшая А Ма о ее детстве.
И это ей нравилось. Даже теперь, заработав миллионы, среди небоскребов Манхэттена она чувствовала себя по-прежнему неуютно, словно