Затем он проводил гостей к большому автофургону, служившему конторой. Томкин коротко представил его как Эйба Рассо, начальника строительства. Рассо удостоил Николаса холодным крепким рукопожатием и раздал всем каски.
Фрэнк повел их в здание — через огромный холл с колоннами, потом вдоль длинного коридора, с голыми лампочками на гибких проводах. Их ноздри наполнились въедливым запахом сырого бетона. Мужчины дошли до лифта и поднялись наверх, где их встретил человек, такой же широкоплечий, как Фрэнк, но немного пониже ростом. Все вместе молча двинулись по коридору.
Стены и потолок покрывала темно-синяя ткань; многочисленные узелки делали ее похожей на шелк-сырец. Правая наружная стена была стеклянной почти до уровня пола. Точнее, она должна была стать такой после застекления, а пока всюду были видны тонкие металлические конструкции с оранжевым антикоррозийным покрытием. Снаружи открывалась захватывающая панорама северо-западного Манхэттена. Вдалеке Николас разглядел низину Центрального парка.
Коридор упирался в двухстворчатую металлическую дверь с вычурными бронзовыми ручками. По левой стороне коридора через открытые деревянные двери виднелись небольшие кабинеты с пока еще голым бетонным полом. В некоторых из них Николас заметил огромные рулоны коврового покрытия.
Даже на такой высоте было жарко — не так-то просто сбежать от летнего зноя Манхэттена. Частички сажи усеивали бетонный пол, будто брызги неумолимого морского прибоя.
Перед металлической дверью Томкин остановился и посмотрел на строительную площадку. Он поднял руку, словно собираясь начать арию:
— Ты видишь, Николас? — Томкин отвернулся от окна. — Я ведь могу называть тебя Николасом? — Не дожидаясь ответа, Томкин продолжил: — Когда-то там был большой мир, и для каждого в нем находилось место — по крайней мере, для каждого, у кого хватало смелости это место занять. — Он опустил руку и сжал пальцы. — Но теперь здесь сплошная адская фабрика. Больше нет ни места, ни времени. Понимаешь, что это значит, а? Я тебе объясню. Каждый душит другого, чтобы уцелеть самому. Да, да, ты не ослышался — не просто получить больше прибыли, а выжить. И так везде, во всем мире.
Томкин искоса посмотрел на Николаса.
— Понимаешь, о чем я говорю? Нет? Тебе хотелось бы быть Марко Поло, а? Два с половиной года путешествовать по бескрайним просторам Азии и, наконец, очутиться в Китае, который до тебя другие европейцы не видели ни наяву, ни во сне? Разве что-нибудь может сравниться с этим чувством? Нет, говорю тебе я, никогда.
Двигаясь точно в забытьи, Томкин положил руки на ажурную паутину стальной рамы.
— Тебе известно, — прошептал он, — что я не знаю, сколько у меня денег? Да, я мог бы нанять людей и они бы подсчитали. Но только к тому времени, когда они закончат расчеты, их результаты безнадежно устареют. — На его лице поблескивала тонкая пленка пота. — Я могу иметь практически все, что захочу. Не веришь?
Томкин посмотрел на Николаса. В его голосе теперь слышалась ярость, на висках вздулись вены.
— Я мог бы сбросить тебя вниз. Сейчас. Просто взять и сбросить — и остаться совершенно безнаказанным. Возможно, мне пришлось бы для вида пройти через расследование, но не более того. — Он взмахнул рукой. — Но я этого не сделаю.
— Вы меня успокоили, — съязвил Николас, но Томкин продолжал, не обращая на него внимания.
— Это было бы довольно примитивно. Мне не интересно щеголять своей властью.
— Похоже, вы разочарованы в жизни.
— Что? — Томкин медленно оторвался от своих раздумий. — О, нет. Но, видишь ли, как и всех великих людей, меня беспокоит то, что рано или поздно мне придется умереть. — Он колебался. — Я желаю счастья Жюстине, обеим моим дочерям.
Николас был почему-то уверен, что Томкин собирался сказать что-то совсем другое.
— Тогда я не сомневаюсь, что они будут счастливы.
— Не говори со мной таким тоном, — отрезал Томкин. — Я прекрасно знаю, что я не лучший отец. У Жюстины проблемы с мужчинами, а Гелда только что развелась с четвертым мужем, и я не могу оторвать ее от спиртного. Я вмешиваюсь в их жизнь — время от времени, — а потом снова оставляю в покое. Это тяжело для них обеих.
— Похоже, Жюстина предпочитает, чтобы вы вовсе не вмешивались, — заметил Николас.
— Ее никто об этом не спрашивает, — рявкнул Томкин. — Я ее отец, что бы она обо мне ни говорила. И я люблю ее.