остановился на пороге и замер; кровь бешено колотилась у него в висках.
Все татами , кроме одного мата, были вынесены из комнаты; матрасы-футоны были аккуратно сложены в углу. Горела только одна лампа под круглым бумажным абажуром. За окном лежал девственный бело-голубой снег, и даже следы птичьих лап не нарушали его ровной поверхности. Снег выглядел неестественно бледным на фоне черных сосен и криптомерий.
Единственный мат татами лежал посреди комнаты; деревянный пол вокруг него казался голым, словно плоть, с которой содрали кожу. На татами , спиной к Николасу, стояла на коленях Цзон в строгом светло-сером кимоно и сером поясе оби , украшенном розами. Она склонила голову, словно в молитве; свет лампы поблескивал на ее иссиня-черных волосах, уложенных в безукоризненную прическу.
Справа от нее, в профиль к Николасу, стояла на коленях Итами. Она тоже была одета в праздничное темно-синее кимоно с малиновыми рукавами и молочно-белый оби .
Царившая в комнате тишина казалась материальной, осязаемой, и Николас не мог не только войти, но даже заговорить.
Вдруг послышался звук, резкий и неожиданный, как первый раскат грома. Звук стали, извлекаемой из ножен.
Правая рука Цзон рванулась в молниеносном движении. Перед глазами Николаса возникли яркие соцветия вишни, нестерпимо розовые на фоне зеленой листвы.
Он видел платиновый блеск клинка, ослепительный, как солнечный свет. Раздался тихий возглас, похожий на крик испуганной птицы, но в нем не было страха; спина Цзон оставалась прямой. Обе руки на рукояти меча. Резкое горизонтальное движение, слева направо, поперек живота. Только теперь плечи Цзон вздрогнули, и стало слышно тяжелое дыхание. Капли пота падали с ее лба и застывали на татами .
Должно быть, это сон.
Николас видел, как напряглись ее руки, когда она дернула клинок вверх, к груди. Не каждому мужчине хватило был на это выдержки и физических сил.
Бесконечно медленно, все еще держа обеими руками меч, Цзон наклонялась вперед, как живое изваяние. Наконец, ее лоб коснулся пола перед татами .
Словно по сигналу Итами вскочила на ноги. Резким движением она достала катана , который был спрятан в складках ее кимоно, и занесла его над годовой Цзон. Меч стал опускаться со сладострастным шипением, будто холодной стали не терпелось ощутить прикосновение теплой плоти.
Через мгновение голова Цзон была отделена от шеи. Только после этого ее тело безвольно упало на татами . Темная кровь вытекала аккуратной темной струйкой, словно повинуясь замыслу художника.
— Нет!
Николас, освободившись наконец от оцепенения, вбежал в комнату. Итами не отрывала глаз от прекрасного лица на полу; она даже не взглянула на него.
— Как! Как! — Мысли Николаса путались, тяжелый язык прилип к небу. Он смотрел на тело своей матери... и на ее голову.
— Дело сделано, Николас. — Голос Итами был далеким и нежным; в ее руках тускло блестел окровавленный меч, — Твоя мать — человек чести.


Пятое Кольцо
Ниндзя

I
Нью-Йорк — Уэст-Бэй-Бридж. Нынешнее лето.

Кто-то закричал еще до того, как замок разлетелся на куски и тяжелая дверь с грохотом ввалилась внутрь.
Он метнулся к окну. Он попался по собственной глупости, и теперь нужно было выпутываться, иначе все полетит к черту.
Японец мельком взглянул на женщину, распростертую на кровати. Ее кожа блестела от пота, точно намазанная маслом.
Он почувствовал приближение цунами, как только они вошли в здание, и теперь проклинал себя за промедление.
Женщина смотрела не на японца; она не сводила расширенных от ужаса глаз с Филипа, который лежал в неуклюжей позе у нее в ногах, свесив голову с кровати. Она кричала не переставая, словно сирена.

* * *

— Есть другой способ, — сказал Николас. — Лучший. — Он опустил половинку клецки в темно-коричневый пряный соус и бросил ее в рот. — Я не хочу, чтобы пострадал кто-то из твоих людей.
Кроукер удивленно посмотрел на него.
— Странный ты парень. За это нам, полицейским, платят — за риск.
Они сидели в небольшом китайском ресторанчике; здесь было многолюдно и довольно шумно.
— За разумный риск, — поправил его Николас. — А к встрече с ниндзя они не готовы.
— Ты не преувеличиваешь?
— Нет.
Кроукер отложил палочки и отодвинул тарелку, которую тут же убрал проворный официант.
— Хорошо. Что ты предлагаешь?
— Пусти меня одного.
— Ты спятил. — Кроукер