постепенно превратился в фигуру молодой женщины, высокой и гибкой, одетой в облегающее платье из белого шелка. Платье было насквозь мокрое, будто женщина только что выбралась из моря, через которое, как предполагал Николас, был переброшен этот мост.
Она стояла, прислонившись спиной к мокрым перилам, и плакала, закрыв лицо руками. Ее рыдания были такими жалобными, что Николас не мог не приблизиться.
Когда он был уже в нескольких шагах от нее, он разобрал слова:
— О, ты пришел. Наконец. Наконец! Я уже потеряла всякую надежду!
— Извините. — Голос Николаса вибрировал в его груди, как под сводами огромного собора. —Но, мне кажется, мы с вами не знакомы. Вы, должно быть, ошиблись?
Он пытался лучше разглядеть лицо женщины, но ему не удалось это сделать — лицо было закрыто ее ладонями и веером длинных черных волос, усеянных крохотными ракушками.
— Нет, я не ошиблась. Тебя я искала все эти годы.
— Но почему вы так горько плачете? Какое несчастье вас постигло?
— Ужасная, постыдная смерть. И пока я не буду отомщена, моя душа вынуждена скитаться.
— Не знаю, чем могу помочь вам, сударыня. Но если бы вы разрешили мне взглянуть на ваше лицо...
— Это ничего не даст вам, — сказала женщина так печально, что у Николаса замерло сердце.
— Значит, я был прав. Мы не знакомы. Она промолчала, а он не знал, что и думать.
— Откройте ваше лицо, прошу вас Иначе я при всем желании не смогу вам помочь.
Медленно, словно нехотя, женщина опустила руки, и Николас содрогнулся.
Там, где должны быть глаза, нос, губы, — там не было ничего, только гладкая кожа...
— Господи, Николас, что с тобой?
Он дышал так тяжело, будто только что пробежал марафон:
пот блестел на его лице как иней.
Николас увидел над собой озабоченное лицо Жюстины.
— Что случилось?
— Не знаю. Ты кричал во сне.
— Что?
— Не знаю, милый. Что-то неразборчивое, не по-английски. Что-то вроде, — Жюстина наморщила лоб, — “минамара но тат”.
— Мшавари ни тацу?
— Да, это.
— Ты уверена?
— Да, конечно. Ты повторил это несколько раз. А что это значит?
— Ну, буквально это означает “заменять кого-то”.
— Не понимаю.
— В Японии издавна считалось, что можно отдать свою жизнь, чтобы спасти жизнь другого человека. Это может касаться не только человека — например, дерева.
— Что же тебе снилось?
— Не помню точно.
— Николас! — Жюстина в очередной раз удивила его своей проницательностью. — Кто-то отдал за тебя свою жизнь? Я имею в виду — во сне.
Николас посмотрел на Жюстину и коснулся ее щеки; но не ее гладкую кожу он гладил, и не ее голос звучал у него в ушах.
В той комнате благородной смерти, где капельки крови как рубины падали на пол рядом с изысканным кимоно его матери, Итами сказала:
— Мы оба должны уехать, Николас. Здесь ничего больше нас не держит. Мы оба здесь чужие.
— Куда вы поедете? — спросил он глухо.
— В Китай.
Николас перевел взгляд на ее бледное лицо.
— К коммунистам.
Итами слегка покачала головой.
— Нет. Там есть и другие люди — они были задолго до появления коммунистов. Такие, как твой дедушка Со Пэн.
— И вы оставите Сайго? Ее глаза сверкнули.
— Николас, ты никогда не задумывался, почему я родила только одного ребенка? Впрочем, с какой стати тебе было об этом думать. — Губы Итами сложились в леденящую улыбку. — Скажу тебе только, что я сама так решила, хотя Сацугаи этого не знал. Да, я лгала ему. Ты удивлен? — Она немного отклонилась назад, словно колосок под внезапным порывом ветра. — Я не хотела больше таких детей. — Темные глаза Итами превратились в узкие щелки. — Ты меня понимаешь? Думаю, что да. Она бросила взгляд на свой окровавленный катана .
— Ты ненавидишь меня? Я бы этому не удивилась... Но нет. Я вижу, что нет, И это наполняет радостью мое сердце, поверь.
Я люблю тебя, Николас, люблю как собственного сына. Мне кажется, что ты должен знать это в глубине души. — Итами резко дернула головой, точно о чем-то вдруг вспомнила. — Дни утекают у меня между пальцев как песок. Осталось мало времени, а я еще многое должна сделать.
Николас стоял перед ней, бледный и усталый; он чувствовал дрожь, хотя в комнате было тепло.
— Объясните мне, — попросил он, — что в этом благородного?
— Все благородство мира, — печально ответила Итами, — здесь, в этой комнате. Но, боюсь, это не так много. Не так много.
— Вы должны объяснить мне. Должны. — Николас почти кричал,