они молча наблюдают за происходящим, в голове Ника два отрезка времени вновь сливаются в одно целое. Он видит перед собой не бога, а человека, ярко освещенного единственной лампочкой, безжалостно и решительно склонившегося над плачущей фигурой.
– Не подведи меня, Ник, – говорит Миранда. – Не забывай, кто ты. Не заставляй меня снова становиться немым свидетелем.
Сжав его руку, она что-то ему передает. Его пальцы ощущают холодный металл старого, хорошо знакомого оружия.

* * *

Сильная черная рука поднимается вверх.
Из темноты выступает какая-то фигура. Верджил Уоллис в удивлении застывает на месте. С его губ слетает чье-то имя и повисает в воздухе. Опустив взгляд, он кивает на стол.
– Можешь забрать свои деньги, – говорит американец, пристально глядя на ее чересчур светлые волосы и сверкающие глаза. – Ты выполнила свое обещание.
Ее лицо ослепительно сияет на фоне развешанных везде фотографий. Она дрожит, трясется, не в силах сдвинуться с места, боится и не боится.
– Возьми их, – махнув лезвием в ее сторону, говорит Уоллис.
Она не двигается. Страх и решимость.
– Я знаю, – произносит она.
Пораженный, он медлит. Ее золотистые волосы дрожат. В глазах стоят слезы, запинаясь, она говорит:
– Я видела, я знаю, у меня не хватало смелости сказать.
Он смотрит на лежащую на столе мертвую маску и смеется, думая о том, что, может, стоит ее примерить.
– Одним больше, одним меньше, – смеется он, жадно глядя на блестящие волосы. – А потом...
Нож поднимается вверх, затем опускается. На белой сияющей коже появляется красная линия.
«Ты хорошо умеешь смотреть, девочка...» – хочет сказать он и не может произнести ни слова. Уоллис смотрит ей за спину, где темноту вдруг разрывают гром и молния.
Глядя на темную фигуру, он пытается зарычать, найти в себе бога. Но кровь подступает к самому горлу, и он падает. В дыму и пороховой гари сознание Ника тоже начинает меркнуть. Его голова кружится, ноги слабеют.
Его зрение гаснет, оставляя лишь одно, последнее воспоминание.
Она склоняется над убитым, раскрывает его окровавленные губы, которые все еще силятся произнести какое-то слово. В ее пальцах мелькает монета, которая затем исчезает.

* * *

Еще одна комната, поменьше. Темноту разрывает круг тусклого света. Ее голос звучит спокойно, даже равнодушно.
– Милый Ник, милый Ник. Ты спасаешь себя. Ты спасаешь меня.
– Нет, – говорит он и слышит, как гремит его голос, разносящийся по этому прорубленному в скале запутанному лабиринту, похожему на кишечник.
Он сидит в кресле, Миранда склонилась над ним и сжимает его щеки. Ее лицо заполняет пространство, кажется, что, кроме него, в мире больше ничего нет.
– Иногда нужно кормить хищника. Это единственный способ удержать его в клетке.
Руки его не слушаются, но ему все-таки удается дотянуться до ее плеча и стянуть вниз футболку.
– Тебе нужно было взглянуть на это раньше, мальчик, а еще называешь себя полицейским, – слышит он насмешливый старческий голос.
Глубоко впечатанная в тело, на него победно смотрит усмехающаяся темно-синяя голова со множеством косичек. Его губы приникают к заклейменной коже, пытаясь поглотить звучащий в ушах утробный голос. Он впивается зубами в ее плоть, кусает, лижет, сосет, вытягивая отвратительный синий яд, вбирая его в себя.
Голоса звучат в коридоре, голоса звучат в его голове. Хватая ртом воздух, он знает: это только начало. Наркотик действует, захватывая в его безграничном воображении все большее пространство.
И тут, словно сигнал из другой, нормальной жизни, по лабиринту эхом разносится знакомый голос:
– Ник! Ник!
Голос из прежнего реального мира.
– Одна пилюля сделает тебя меньше, – поет Миранда Джулиус.
– Ник!
Она наклоняется, чтобы его поцеловать, ее язык коротко касается уголка его рта.
– Не ищи меня, – шепчет она и исчезает в темноте, оставляя память о своем присутствии, своем прикосновении, пылающем в его голове.
Свет гаснет, становится темно и холодно. Он молча дрожит в одиночестве.

Априле

В конце дня первого апреля они сидели в старом саду госпиталя Сан-Джованни, наслаждаясь последними лучами солнца. Доев остатки панино, Перони скатал в шарик пакет и отправил его в ближайшие кусты роз.
– Рад, что ты вернулся, Ник, – сказал он. – У меня еще не было напарника с наркотическими глюками. На что это похоже?
Коста криво улыбнулся:
– Когда