информация может утекать из ее собственной организации? А если да, получается, что она водит его за нос. Это улица с односторонним движением – подобно тем личным отношениям, которые у них когда-то были. Он снова оказался в невыгодном положении, и это его сильно угнетало.
– Мистер Уоллис! – заговорила она. – Мы все время бродим в темноте. Нам почти ничего не известно. Мотив. Точное время. Даже, пожалуй, место преступления. Как вы думаете, что там случилось?
Уоллис покачал головой:
– Почему вы меня об этом спрашиваете? Вы же сами сказали, что я вне подозрений.
– У вас должны быть какие-то соображения.
– Неужели? – удивился Уоллис. – Из чего же это следует?
– Эмилио Нери как-то был с этим связан? – спросила д'Амато. – Насколько хорошо он знал Элеанор?
– Нери? – Он помедлил. – Это имя мне знакомо. Но вы должны спросить у него.
– Вы же вместе выезжали на отдых, – напомнила она. – В Сицилию. Не надо с нами играть. Там были Нери и его сын. Кто еще?
– Черт возьми, это же было очень давно! Я уже не помню.
Фальконе вздохнул.
– Я надеялся, что вы нам как-то поможете. Вчера я говорил – пропала еще одна девушка, при очень похожих обстоятельствах. Мы уверены, что ей грозит опасность.
Уоллис немного подумал.
– Но это полная бессмыслица. Вначале вы сказали, что не знаете обстоятельств смерти Элеанор. Теперь говорите, что другая девушка находится в том же положении. Не понимаю – где здесь правда?
– Некогда валять дурака! – отрезал Фальконе. – Нам нужна ваша помощь.
Уоллис не отрывал глаз от трупа, яркого и блестящего под струями вонючей жидкости.
– Я ничего не знаю о другой девушке.
– А как насчет матери Элеанор? – очень осторожно, наблюдая за его реакцией, спросила д'Амато. Уоллис слегка вздрогнул. – Вашей жены. Разве вы не хотите, чтобы в отношении нее свершилось правосудие?
– Ее мать сама лишила себя жизни, – ответил он. – Ее никто не заставлял.
– А у вас нет чувства сожаления? – спросила она. – Чувства... ответственности?
– Она умерла потому, что захотела умереть. – Слова давались ему с трудом. Д'Амато явно нащупала болезненную точку.
– Мой вопрос ее не касался. Я просто поинтересовалась, что вы чувствуете.
Уоллис посмотрел на часы, глаза его стали стеклянными.
– Это я не хочу обсуждать.
Фальконе увидел, как напряглась д'Амато. Такая решимость полезна для работы. Именно это им сейчас и нужно. Хотя за прошедшие годы она явно изменилась. Женщина, которую он помнил, женщина, которую он, возможно, некогда любил, не так хорошо владела своими чувствами.
– Вы их любили? – спросила она. – Ведь Элеанор не была вашей дочерью. Жена вас оставила. Любили вы их в тот момент? Когда ваш брак уже вроде распался?
Услышав вопрос, Уоллис словно очнулся.
– Вы очень настойчивы. Скажу вам только одно – они меня изменили. До этого я был тем, кем был. Они увидели во мне нечто такое, чего я сам в себе не видел. Взамен я научился их любить, но и обижаться тоже. Такой, как я, не должен изменяться. Это плохо для бизнеса. И усложняет отношения с хозяевами.
Фальконе взглянул на тело:
– Это могли сделать ваши хозяева?
– С кем, по вашему мнению, я общаюсь? – неожиданно разозлился он. – Боже мой, она ведь была еще ребенком! Почему же... – Он запнулся, его голос дрогнул. – Это мое личное дело. Я больше не собираюсь об этом говорить. Вас это не касается. Мне нечего вам сказать.
– Где вы были сегодня утром? – прямо спросил Фальконе.
– Дома, – немедленно ответил тот. – Со своей домоправительницей.
– А ваши коллеги? – подключилась д'Амато.
– Какие коллеги?
Она достала свой блокнот и зачитала несколько имен.
– У нас есть список ваших знакомых. Людей одного с вами круга. Они прибыли в Рим вчера.
– Да-да!
Они ждали продолжения.
– Все дело в гольфе, – заявил Уоллис. – Не все же новости плохие! Мы встречаемся раз в год, весной. На воскресенье у нас запланирован раунд в Кастельгандольфо и обед. Если хотите, позвоните им и проверьте. Они подтвердят. Этой традиции много лет. С тех пор как я впервые приехал в Рим, это стало ежегодным мероприятием для старых друзей, если хотите, для старых солдат. Отставных солдат. Вы играете в гольф, инспектор?
– Нет.
– Жаль. – Он выдержал паузу, чтобы придать своим словам побольше веса. – Я-то считал, что полицейские неплохо обращаются с дубинками. Это же ваш способ общения с людьми.
– Не у всех, – ответил