и сосуды казались смутно знакомыми по школьным урокам анатомии.
– Черт побери! – пробормотал Бобби, дрожа всем телом.
Над ними низко промчался «Боинг-747», они даже почувствовали жар его сопел и вдохнули химический запах, исходящий из чудовищных турбин. Когда рев самолета наконец стих, Бобби Декстер услышал другой звук. Это плакала его жена.
– Не надо! – взмолился он. – Только не сейчас, Лайэн. Ради Бога, мне надо подумать.
Он замолчал. К ним приближались двое мужчин, один высокий, другой пониже. За ними виднелась красная пожарная машина, движущаяся по дороге к дымящимся останкам «клио».
Мужчины размахивали значками и выглядели не слишком приятно.
Старший коп походил на гориллу с короткой шеей, грубым, мрачным лицом и острым взглядом, пронзавшим, казалось, тебя насквозь. Другой, помоложе и пониже, пристально смотрел на выступавший из земли труп цвета дерьма с повернутой набок головой – в том месте, куда угодила лопата Бобби.
– Час от часу не легче, – пробормотал Джанни Перони. – Ущипни меня. Скажи, что я сплю.
– Ты не спишь, – ответил ему Ник Коста, неотрывно глядя на присыпанное грязью тело. Рядом плакала женщина. Казалось, ее вот-вот стошнит. Ее спутника била крупная дрожь.
Зачем-то нацелив на них лопату, мужчина с усилием произнес:
– Послушайте, не надо со мной шутить. Даже не думайте об этом! Я американский гражданин.

Мартовские иды

– И сколько же она там пролежала? Ответьте мне, если не трудно.
Тереза Лупо стояла рядом с бронзовым трупом, лежавшим на блестящем стальном столе морга. Казалось, она была страшно собой довольна. Прошло уже две недели, как Ник Коста и Джанни Перони обнаружили на глинистых берегах Тибра, всего в паре километров от моря, это самое тело и плачущую чету американских туристов. Бобби и Лайэн Декстеры уже вернулись домой, в штат Вашингтон, советовались с адвокатами относительно развода и решали, кому достанутся кошки; при этом они были страшно счастливы, что вырвались из Европы без проблем с законом. За прошедшее время Коста и Перони если и не стали одной командой, то по крайней мере несколько притерлись друг к другу и теперь терпеливо ждали, когда же наконец закончится их нелепое сотрудничество.
Найденное тело несколько дней не сходило со страниц мировой прессы. Журналисты раздобыли снимок безмятежного лица, проступающего из-под зловонного торфа. Это было настоящей загадкой. Никто не мог сказать, сколько пролежало это тело в земле, умерла ли эта девушка естественной смертью или стала жертвой таинственного преступления. В ряде итальянских таблоидов появились дикие спекуляции на тему о неких древних культах, где убивали последователей, не сумевших пройти инициацию.
Ник Коста не обращал на это внимания. До тех пор, пока Тереза Лупо не вынесет свой вердикт, рассуждать о чем-то было просто бессмысленно. Теперь же она явно пришла к определенному решению. Их пригласили в морг к десяти утра, а в двенадцать Тереза планировала собрать пресс-конференцию, чтобы рассказать журналистам о своих выводах. Уже тот факт, что она обошлась без разрешения Лео Фальконе, говорил о многом. Например, о ее уверенности в том, что дело не имеет уголовной подоплеки. Их с Перони пригласили из простой вежливости. Ведь это они нашли тело и потому заслужили право первыми узнать его тайны. Правда, сам Коста прекрасно бы без всего этого обошелся. У него вновь появился вкус к полицейской работе, и уже начинало казаться, что что-нибудь из этого получится. Если дело действительно закрыто, он мог бы с большей пользой заняться живыми людьми.
Сейчас они втроем – Фальконе, Перони и Коста – сидели на холодной твердой скамье, глядя, как патологоанатом поспешно осматривает труп. Коста понимал, что это для нее значит – последний прогон перед пресс-конференцией, которая является важным этапом на пути к ее окончательному возвращению в полицию. После дела Денни Тереза Лупо ненадолго ушла с этой работы, поклявшись никогда больше не возвращаться. Она была близка с Люкой Росси и сожалела о ее смерти, вероятно, больше всех других своих коллег. Наверное, даже больше, чем Ник Коста, и уж тем более Фальконе, который хотя и переживал гибель своей сотрудницы, но был слишком поглощен работой, чтобы это чувство захватило его надолго.
Эта скорбь все время ее преследовала и в конечном счете вернула к работе. Тереза оказалась такой же, как