головой. – Глупо. Если бы только Элизабет позволила повесить убийство на этого придурка, все бы кончилось еще тогда.
– Люди Скоупа прознали, что она организовала ему алиби? – спросил я.
– Да, из каких-то своих источников. Они провели собственное расследование и узнали, что моя дочь следила за Брэндоном Скоупом. Догадаться об остальном не составило труда.
– Значит, той ночью на озере, – сказал я, – это было что-то вроде мести?
– Частично да, – согласился, подумав, Хойт. – А кроме того, Скоуп хотел, чтобы правда о Брэндоне никогда не вылезла наружу. Для всех он был погибшим героем. Его отец не желал, чтобы кто-то разрушил эту легенду.
«И моя сестра тоже», – подумал я.
– Я так и не понял, зачем Элизабет спрятала вещи в банковской ячейке.
– Доказательства, – коротко объяснил Хойт.
– Чего?
– Что она убила Брэндона Скоупа. И что сделала это в пределах необходимой самообороны. Элизабет не хотела, чтобы за ее выстрел осудили кого-нибудь другого. Наивно, да?
Нет, не наивно. Я сидел и пытался осмыслить открывшуюся мне правду. Не получалось. Потому что это была не вся правда. Я знал это лучше, чем кто-либо еще. Я смотрел на своего тестя – на посеревшую кожу, редеющую шевелюру, обвисший живот, на сохранившее выправку полицейского, но уже стареющее тело. Хойт думал, будто знает, что случилось с его дочерью. Он и не догадывался, как сильно ошибается.
Я услышал раскат грома. Дождь забарабанил в стекло тысячей маленьких кулачков.
– Вы могли бы по крайней мере рассказать мне.
Он со значением покачал головой.
– И что бы ты сделал, Бек? Бросился бы за ней? Чтобы убежать вдвоем? За вами бы проследили. И нас бы просто прикончили всех вместе. Они и сейчас за тобой следят. Мы никому не говорили. Даже матери Элизабет. И если ты хочешь доказательств того, что мы поступили правильно, просто оглянись вокруг. Восемь лет прошло. Все, что сделала Элизабет, – послала тебе пару зашифрованных сообщений. И посмотри, что поднялось.
Хлопнула дверца автомобиля. Хойт по-кошачьи прыгнул к окну и выглянул из-за занавески.
– Та машина, в которой ты приехал. Внутри – двое чернокожих.
– Это за мной.
– Ты уверен, что они не работают на Скоупа?
– Уверен.
Тут же зазвонил мой новый мобильник.
– Все в порядке? – спросил Тириз.
– Да.
– Выходите.
– Зачем?
– Вы доверяете вашему копу?
– Не совсем.
– Тогда выходите.
Я сказал Хойту, что должен выйти. Он казался слишком пьяным, чтобы среагировать. Я подобрал свой пистолет и двинулся к двери. Тириз и Брутус уже ждали снаружи. Накрапывал дождь, но никому из нас не было до этого дела.
– У меня для вас звонок. Отойдите.
– Куда?
– Личный, – объяснил Тириз. – Не хочу ничего слышать.
– Я тебе доверяю.
– Делайте, что я вам говорю, док.
Я отошел так, чтобы меня не было слышно. В окне шевельнулась занавеска: Хойт был начеку. Я поглядел на Тириза, тот знаками приказал мне поднести трубку к уху. Я повиновался. Тишина, а потом голос Тириза:
– Линия свободна, давайте.
А за ним – голос Шоны:
– Я ее видела. Она просила тебе передать, что вечером будет ждать у «Дельфина».
Я понял. Шона отключилась. Я вернулся к Тиризу и Брутусу.
– Мне надо ехать. Одному.
Тириз глянул на Брутуса.
– В машину, – приказал он.

42

Брутус гнал как бешеный. Он летел по улицам с односторонним движением, наплевав на все знаки. Делал неожиданные развороты, проскакивал на красный свет. По-моему, мы поставили рекорд нарушения правил дорожного движения.
От Метропарка в Айселине можно было за двадцать минут доехать до Порт-Джервиса, а там арендовать автомобиль. Когда мы приехали, Брутус остался в машине, а Тириз проводил меня до кассы.
– Вы тут советовали мне уехать и больше не возвращаться, – сказал он.
– Советовал.
– Вам, похоже, надо сделать то же самое.
Я протянул руку на прощание. Даже не взглянув на нее, Тириз порывисто обнял меня.
– Спасибо тебе за все, – тихо сказал я.
Он разжат объятия, поправил сползшую с плеч куртку и покосившиеся очки, пробормотал:
– Не за что. – И, не дожидаясь ответных слов, нырнул в машину.
Поезд пришел и отправился по расписанию. Я рухнул на сиденье, пытаясь ни о чем не думать. Не получилось. Оглянулся вокруг. Вагон был почти пуст. Неподалеку сидели две девушки. Судя по набитым рюкзакам, студентки. Девицы сплетничали, до меня доносились бесчисленные «ничего себе!» и «представляешь?».