было достаточно, а потом могло всплыть и что-то еще.
– Так почему его отпустили?
Флэннери не отводил взгляда от занавесок. Мне это не понравилось. Такие типы обычно живут в мире начищенных туфель и фальшивых улыбок. Я знал людей подобного сорта. Никогда не имел с ними ничего общего, но знать – знал.
– Полиция максимально точно установила время смерти. По температуре тела эксперт вычислил, что Скоупа убили в районе одиннадцати. Плюс-минус полчаса.
– И при чем тут моя жена?
Флэннери опять сплел кончики пальцев.
– Ваша жена тоже работала с бедными. В одной организации с убитым.
Я не знал, к чему он клонит, однако чувствовал: мне это и в самом деле не понравится. На какое-то мгновение я заколебался: уж не послушаться ли Флэннери? Просто встать сейчас со стула, уйти и забыть все, как страшный сон.
– И что из этого? – спросил я.
– Это благородно, – кивая головой, объяснил Флэннери. – Спасать обездоленных.
– Рад слышать.
– Именно поэтому я пошел в свое время в юристы. Хотел помогать нуждающимся.
Я сглотнул и выпрямился.
– Вы расскажете наконец, при чем тут моя жена?
– Она его освободила.
– Кого?
– Моего клиента. Хелио Гонсалеса. Ваша жена его освободила.
Я нахмурился.
– Каким образом?
– Обеспечила ему алиби.
Я застыл. Перестало биться сердце, остановилось дыхание. Я чуть не стукнул себя в грудь, чтобы заставить легкие заработать.
– Как? – спросил я.
– Как она обеспечила ему алиби? – уточнил адвокат.
Я медленно кивнул, хотя он по-прежнему не смотрел на меня. Пришлось выдавить слабое:
– Да.
– Просто, – ответил Флэннери. – В ночь убийства ваша жена и Хелио были вместе.
Все поплыло перед глазами, меня будто качнула волна, в голове застучало.
– А как же газеты? Об этом ничего не писали.
– Да, мы сумели сохранить все в секрете.
– Зачем?
– По просьбе вашей жены. Да и полиция не хотела шумихи из-за ареста невиновного. Поэтому историю постарались замять. Плюс ко всему показания вашей жены потребовали... м-м-м... уточнений.
– Каких еще уточнений?
– Сперва она кое-что присочинила.
В голове грохот. Все плывет, я качаюсь и тону. Выныриваю. Грохот.
– Что именно?
– Ваша жена утверждала, что в момент убийства они с Гонсалесом находились в офисе благотворительной организации. Якобы она консультировала парня по поводу поисков работы. Никто, естественно, на это не купился.
– Почему?
Флэннери скептически вздернул бровь.
– Консультации в одиннадцать часов ночи?
Я обалдело кивнул.
– Поэтому, как адвокат мистера Гонсалеса, – рассказывал Флэннери, – я напомнил вашей жене, что полиция обязательно проверит алиби. Что в помещении благотворительной организации, где она работает, стоит камера слежения, которая фиксирует приходы-уходы сотрудников и посетителей. Тут ей и пришлось признаться.
Он замолк.
– Продолжайте, – сказал я.
– По-моему, все и так ясно.
– И тем не менее?..
Флэннери пожал плечами.
– Она хотела избежать огласки, спасти от позора себя и, видимо, вас. Именно поэтому она настояла на полной секретности. Ваша жена, доктор Бек, была у Гонсалеса дома. К тому времени она спала с ним уже два месяца.
Я остался сидеть, как сидел. Все молчали. Невдалеке попискивала какая-то птица. Наверное, та, в клетке, в приемной. Я поднялся на ноги, Тириз отступил на шаг.
– Спасибо за помощь, – сказал я самым вежливым голосом.
Флэннери учтиво кивнул занавескам.
– Это неправда, – сообщил я ему.
Он не ответил. Да я и не ждал ответа.

33

Детектив Карлсон сел в машину. И хотя его галстук по-прежнему был тщательно заколот, он позволил себе снять пиджак и повесить его на деревянные плечики, а те, в свою очередь, на крючок над задним сиденьем. Кондиционер гудел громко и старательно. Карлсон прочитал надпись на конверте: «Элизабет Бек, дело номер 94-87002».
Пальцы аккуратно стянули резинку. Сыщик открыл конверт и разложил содержимое по пассажирскому сиденью.
Что же пытался обнаружить доктор Бек?
Предположение Стоуна, что Бек хотел изъять возможные улики, вполне логично. Оно идеально подходит к теории, которую сам же Карлсон и выдвинул. Он первым заметил, что в убийстве Элизабет Бек все не так просто, как кажется. Что истинным автором «похищения» молодой женщины мог быть ее собственный муж.
Что же его смущает?
Многочисленные дыры, которые, как видел теперь Карлсон, зияют в его теории. Правда, Стоун совершенно верно