гарантией.
Она услышала шаги Тельмы в коридоре и, когда подруга заглянула в дверь, сказала:
- Прости, я, наверное, тебя разбудила.
- Да нет. Мы в ночных клубах работаем допоздна. Зато я сплю все утро. А ты как? Ты что, тоже не спишь в это время?
- Я вообще плохо сплю. Четыре-пять часов - это уже хорошо. Зачем лежать без сна, лучше встать и поработать.
Тельма пододвинула стул, села и положила ноги на стол. Ее любовь к яркой одежде, проявившаяся в юности, стала еще заметней: на ней была свободная шелковая пижама с абстрактным рисунком из красных, зеленых, синих и желтых квадратов и кругов.
- Приятно видеть, что ты по-прежнему носишь шлепанцы "зайчики", - заметила Лора. - Это говорит о стабильности твоего характера.
- Ты угадала. Я стабильна, как скала. Правда, я не могу больше покупать "зайчики" моего размера, но я нашла выход из положения: покупаю взрослые пушистые домашние тапочки, а к ним пару детских, снимаю с детских глазки и ушки и пришиваю к взрослым. Что ты сочиняешь?
- Роман, где одна сплошная черная желчь.
- Одним словом, подходящая книга для тех, кто хочет отдохнуть и отвлечься.
Лора вздохнула и откинулась на спинку стула.
- Эта книга о смерти, о ее несправедливости. Невыполнимая задача, потому что я хочу объяснить необъяснимое. Я хочу объяснить, что такое смерть, идеальному читателю и тогда, может быть, пойму это сама. Я хочу понять, почему мы продолжаем борьбу, почему живем, хотя знаем, что смертны, почему мы сопротивляемся и терпим. Это унылая, мрачная, гнетущая, суровая и жестокая книга.
- Ты думаешь, на нее найдется покупатель? Лора рассмеялась.
- Может случиться, что ни одного. Но когда писателем завладевает идея... Сначала это внутренний огонь, который согревает и радует тебя, а потом пожирает и опустошает. От него не избавиться, он продолжает гореть. Есть только один способ его потушить - это написать книгу. А когда мне уже невмочь, я переключаюсь на милую детскую книжку о сэре Томасе, которую тоже пишу.
- Шейн, ты спятила.
- Как сказать, интересно, кто из нас, ты или я, носит "зайчики"?
Они болтали о том о сем с откровенностью, подкрепленной двадцатилетней дружбой. Может быть, это было чувство одиночества, теперь более острое, чем сразу после убийства Данни, или это был страх перед неизведанным, но только Лора заговорила о своем личном хранителе. Во всем мире одна Тельма могла поверить этой истории. Тельма слушала ее как зачарованная, она сняла ноги со стола и вся наклонилась вперед, она ни разу не прервала Лору и не выразила сомнения, пока Лора рассказывала обо всем с самого начала, с того дня, когда хранитель убил наркомана, и до его исчезновения на горной дороге.
Когда Лора облегчила душу, Тельма спросила:
- Почему ты мне раньше о нем не рассказывала, еще в прежние годы, когда мы были в приюте?
- Не знаю почему. Во всем этом было что-то... нереальное. Что-то такое, о чем надо было молчать, иначе он больше никогда бы не вернулся. Потом, когда мне самой пришлось спасаться от Угря, когда он ничего не сделал, чтобы спасти Рут, я как-то перестала в него верить. Я никогда не говорила о нем Данни, потому что, когда мы познакомились, мой хранитель стал для меня такой же сказкой, как Санта-Клаус. И вот теперь... он вдруг опять появился.
- Тогда в горах он пообещал тебе, что скоро вернется и все объяснит?
- Но я его с тех пор не видела. Я жду уже семь месяцев, и мне кажется, что если кто и появится, то не он, а еще один Кокошка с автоматом.
Рассказ взбудоражил Тельму, она не могла спокойно сидеть на стуле, как если бы через него пропускали электрический ток. Она встала и заходила по комнате.
- А как насчет Кокошки? Полиция что-нибудь выяснила?
- Абсолютно ничего. Начнем не нашли никаких документов. Его "Понтиак" оказался краденой машиной, так же как и красный джип. Они проверили всю картотеку отпечатков пальцев, и никаких результатов. А с мертвеца какой спрос. Они не знают, кто он такой, откуда явился и почему хотел нас убить.
- Но у тебя самой было достаточно времени, чтобы все это обдумать. Кто он такой, этот хранитель? Откуда он взялся?
- Я ничего не знаю. - У Лоры, правда, была идея, которая не давала ей покоя, но казалась безумной и беспочвенной. Она не сказала о ней Тельме не потому, что это была сумасшедшая идея, а потому, что она выходила за рамки рационального. - Не знаю, и все