начнет поиски машины. Это будет неприятным осложнением. Придется запихнуть трупы в багажник и взять их с собой.
Женщина в нежно-голубом сказала:
- Откуда вы, вы что - ангелы?
Клитман подумал, уж не выжила ли она из ума. Ангелы в костюмах в полоску? Внезапно он сообразил, что они находятся возле церкви и что они появились чудесным образом, поэтому вполне логично верующие женщины приняли их за ангелов, несмотря на их одежду. Не стоит тратить время на убийство, когда можно обойтись и без него. Он сказал:
- Да, мэм, мы ангелы, и Господу нужна ваша машина.
Женщина в желтом спросила:
- Вот эта моя "Тойота"?
- Да, мэм. - Дверь со стороны водителя была открыта, и Клитман положил свой кейс на переднее сиденье.
- Мы тут по срочному заданию Господа Бога, вы собственными глазами видели, как мы прибыли сюда с небес, и нам необходимо средство передвижения.
Фон Манштейн и Брахер обошли "Тойоту" с другой стороны, открыли двери и сели внутрь.
Женщина в голубом сказала:
- Ширли, на твою машину пал небесный выбор.
- Господь вернет ее тебе, - сказал Клитман, - когда мы завершим наш труд.
Вспомнив о нехватке бензина в своей военной эпохе и не зная, как обстоят дела в 1989 году, он добавил:
- Сколько бы ни было у вас сейчас бензина в баке, он будет полным, когда мы вернем машину, и полным он будет вечно. Помните, как там в Библии насчет хлебов и рыбы.
- Там внутри картофельный салат для церковного обеда, - сказала женщина в желтом.
Феликс Губач уже открыл заднюю дверь с левой стороны и обнаружил картофельный салат. Он вытащил его из машины и поставил у ног женщины в голубом.
Клитман сел в машину, закрыл дверь, услышал, как Губач захлопнул дверь позади, нашел ключи в замке зажигания, завел мотор и выехал с церковной стоянки. При повороте на улицу он взглянул в зеркало: пожилые леди стояли на том же месте, держа в руках кастрюли, и смотрели им вслед.

10

День за днем они уточняли свои расчеты, а Штефан также тренировал левую руку и плечо, чтобы по мере заживления раны она восстановила гибкость и мускулатуру. Они уже провели в Палм-Спрингс почти неделю, и в субботу, двадцать первого января, завершили вычисления и определили точные временные и пространственные координаты, необходимые для скачков, которые Штефан совершит, вернувшись в 1944 год.
- Теперь мне надо еще немного времени, чтобы совсем зажила рана, - сказал он, поднимаясь со стула у компьютера и делая вращательные движения левой рукой.
Лора сказала:
- Прошло одиннадцать дней после ранения. Вы все еще чувствуете боль?
- Да. Но не такую сильную, а глухую. И не всегда. Я еще не владею рукой полностью. Надо подождать еще несколько дней. Если к следующей среде, двадцать пятого, все будет в порядке, я вернусь в Институт. Можно и раньше, если дела пойдут лучше, но не позднее двадцать пятого.
Этой ночью Лора пробудилась от кошмара. Ей приснилось, что она прикована к инвалидному креслу, а судьба, человек в черной одежде и без лица, стирает имя Криса в Книге Жизни, будто это не более чем рисунок мелом на грифельной доске. Вся в поту, она села на кровати, прислушиваясь к звукам в доме, но не слышала ничего, кроме ровного спокойного дыхания сына рядом с ней.
Позже, когда она не могла уснуть, она думала о Штефане Кригере. Он был загадочным человеком, до крайности замкнутым, о котором было трудно составить ясное представление.
С той самой среды на прошлой неделе, когда он объяснил, что стал ее хранителем из любви к ней и решил переделать ту жизнь, которую ей уготовила судьба, он больше не говорил о своем чувстве. Он не повторял своего признания, не бросал на нее многозначительных взглядов и не изображал из себя страдающего поклонника. Он открыл ей свою душу и теперь готов был ждать, чтобы она его ближе узнала и все обдумала, прежде чем примет окончательное решение. Она подозревала, что, если потребуется, он готов без звука ждать, ждать целый год. Он был закален в борьбе с превратностями судьбы, и отсюда происходило его великое терпение; Лора понимала подобные вещи.
Он был молчалив, очень часто задумчив, а иногда печален, что Лора относила на счет тех ужасов, свидетелем которых он был в далекой Германии. Возможно, причиной этой грусти были его собственные поступки, о которых он теперь сожалел и которые он никогда не сумеет загладить. Ведь он сказал, что ему уже приготовлено