— чтобы пробудить спящих внутри богов, — взялись за руки, склонили головы и загадали желание.
Мичи тогда сказала:
— Даже если мы умрем в разное время и в разных уголках Земли, мы встретимся снова. Мы расцветем в этом саду. Здесь каждый цветок — упокоившаяся человеческая душа. Это настоящая гавань душ.
— Мы встретимся здесь после смерти, Мичи. Я обещаю.

* * *

Сидя на коленях перед альковом, она сказала:
— Ты понимаешь, что мой долг перед отцом, перед семьей стоит выше всего остального? Даже выше тебя?
— Я понимаю, — ответил он. Ему это не нравилось, но он знал, что ничего с этим не поделаешь.
Из алькова она провела его в небольшую комнату, которую использовала как спальню. Как истинная японка, Мичи спала на полу, на футоне, подстилке, ароматизированной легким запахом сосны, с одеялом.
Они освободились от кимоно и он зачарованно уставился на ее восхитительное, стройное, с небольшими грудями тело... В его голове тут же зароилось множество воспоминаний, желаний...
Необязательно сейчас заниматься с ней любовью. Пока еще необязательно.
Достаточно было ощущать ее рядом с собой. Они лежали, прижавшись друг к другу под бледно-лиловым одеялом. Деккер никак не мог отделаться от кучи вопросов, которые будоражили его сознание. Он молчал. Несмотря на роившиеся в его мозгу мысли, его дико клонило в сон. Он отчаянно сопротивлялся этому и сосредоточил на этом все свое внимание. Черт возьми, он не хотел сейчас отключиться, а, проснувшись, обнаружить, что Мичи нет и что он лежит у себя дома! Он не хотел этого и боялся, что именно это и случится...
А Мичи еще, как назло, стала гладить его волосы, лицо, ее кончики пальцев убаюкивающе порхали у него по лбу, бровям, носу, он чувствовал прикосновение ее мягких губ к своим закрытым глазам... Она сказала, что он может не волноваться, что она будет с ним рядом, когда он проснется.
Под конец он сдался, — отчасти успокоенный ее обещанием, — и заснул у нее в объятиях.
Мичи продолжала машинально гладить его по волосам.
Она ждала.
Когда его дыхание стало более глубоким и все мышцы его расслабились, она поняла, что пора. Осторожно поднявшись с постели, она взглянула на него. Он не шевелился. Она знала, что он и не пошевельнется в ближайшие часы, ибо подсыпала ему в чай особый порошок.
Когда он смотрел в другую сторону.
Слеза оттянула ее ресницы. Мичи смахнула ее осторожным прикосновением кончиков пальцев.
«Где любовь, там и боль», — подумалось ей.
Она сжала руки в кулаки и с силой надавила себе на виски. Пытаться разумно объяснить любовь — это значит потерять разум.
«Манни, любимый мой, прости мне».
Она вышла неслышно из комнаты, оставив его за спиной наедине с его снами и видениями.
Придя на кухню, она тщательно вымыла чашку Манни. Он хитер. Весь вечер она чувствовала, что он таит в себе множество вопросов. Рано или поздно ей придется дать ответы на них. С Манни Мичи должна быть очень осторожной. Она не должна упускать из виду детали.
Например, такие, как чашка из-под чая со следами снотворного.
Затем она торопливо оделась. Брюки, туфли, свитер. Прошла в небольшой кабинет, села за стол и замерла в ожидании телефонного звонка, о котором договаривалась.
Нельзя упускать из виду даже мелкие детали!
Она пододвинула телефонный аппарат к себе, подняла его и вывернула звонок, чтобы он не гремел на весь дом и не разбудил Манни. Поставив телефон на место, она долго и неподвижно смотрела на него, затем неожиданно открыла боковой ящик стола и извлекла из него фотографию, которую прятала там в самом дальнем углу под слоем множества бумаг.
Человек, владеющий этим снимком, мог быть уверен, что подписал себе смертный приговор.
Фотография была сделана шесть лет назад в одном из ночных клубов Сайгона на Ле Луа Бульвар. Карточка была черно-белая. На ней было изображено пятеро мужчин, которые сидели вокруг стола. За каждым из них стояла вьетнамка или таиландка. У всех девушек были неправдоподобно узкие плечи, все были одеты в туникоподобные, сексуальные наряды.
Центральной фигурой на фотографии был отец Мичи. Справа от него сидел Поль Молиз младший со своим знаменитым ястребиным носом. Дальше Дориан Реймонд. Слева от Чихары сидели Робби Эмброуз и Спарроухоук. Словно зная о том, что должно с ними случиться, никто из пятерых не улыбался.
А случилось предательство. Низкое и подлое. Отец Мичи,