пороге, оба вьетнамца вежливо поклонились и сказали по-французски:
— Добрый вечер, мадам.
Мичи все еще продолжала смотреть на лифт. Всю ее сжигало горчайшее разочарование.
— Добрый вечер, — машинально ответила она и отошла в сторону, чтобы они могли войти в номер.
Когда официанты ушли, она осталась в номере одна. Сидела за столом у стены под копией знаменитого гобелена «Леди и Единорог». Перед ней на столе лежала карточка от человека, передавшего ей бутылку шампанского. Это был француз, алмазный дилер. Он приписал к карточке номер своего телефона. Она прочитала его короткое послание, выдержанное в категориях безупречного хорошего тона и вежливости. Он желал ей хорошо провести время в Париже. Глаза Мичи отяжелели от слез. Строчки стали расплываться и терять четкость.
Она вдруг схватила цинковое ведрышко и грохнула его об пол. Осколки льда разлетелись по ковру, а шампанское уцелело, благодаря толщине стекла бутылки. Она откатилась к ножке кресла. Мичи с яростью порвала карточку на мелкие кусочки и швырнула ее себе под ноги. После этого она одним движением смела со стола весь свой обеденный заказ.
Она устала от одиночества. Устала от страха. Устала от высокого звания самурая. Мысль о том, что она навсегда потеряла Манни, ужасала ее. Мичи уронила голову на руку и зарыдала в голос.
Что хуже: боль любви или боль осознания утраченной любви?
У нее не было на это ответа.

* * *

Деккер шел по темной пустынной улице де Риволи, которая была знаменита своей сводчатой галереей девятнадцатого века, где располагались многочисленные кафе, книжные лавки и роскошные отели. Гостиница, в которой остановилась Мичи, осталась далеко за спиной Деккера. Он прошел, не останавливаясь ни разу, уже мили две, не меньше. Прошел по широкой полосе роскошных Елисейских полей, мимо парка Рон-Пуан, где парижане традиционно отдыхали со своими детишками. В первый раз Деккер остановился для того, чтобы посмотреть на смену караула у ворот Елисейского дворца, который являлся официальной резиденцией президента Франции.
Впрочем, он шел, куда глаза глядят, без всякой цели. Ему было плевать на все. Слава богу, прогулка пешком отчасти успокоила его. Осталось неприятное чувство от того, что он поднял руку на Мичи. Это чувство с каждой минутой все увеличивалось.
На противоположной стороне улицы, которой шел Деккер, ночные сторожа в помятых кепи и мешковатых форменных кителях запирали высокие, золоченые ворота Тюильри.
Деккер остановился перед угловым кафе, которое, кажется, уже закончило работу и закрывалось на ночь. Он заглянул сквозь стекла витрин внутрь. Полная, краснолицая француженка, глаза которой напоминали крохотные изюминки, мыла пол. Перед кафе черный, как уголь, уроженец Сенегала переворачивал плетеные летние стулья и ставил их на плетеные столы. Деккеру пришлось посторониться, чтобы не мешать ему.
Заметив Деккера и не дожидаясь, пока он заговорит сам, француженка показала рукой на табличку, висевшую на дверях кафе.
Фермо. Закрыто.
Он повернулся назад и посмотрел в том направлении, откуда только что пришел. Он понял, что был неправ. Права была Мичи. Она видит мир по-своему, он по-своему. Неужели это причина для разрыва?.. У нее был ее долг, ее правда, и Деккер не имел никакого права навязывать ей свои понятия и судить ее по своим понятиям. Она же не перекрещивала его в свою веру. Просто рассказала правду о себе, затем предоставила ему право выбора.
Инстинктивно Деккер чувствовал, что сделал неверный выбор. А, может, он вообще не стал ничего выбирать. Просто ушел... Хрен редьки не лучше.
Он понял, что должен сделать все для примирения. Сегодня же. Сейчас! Шесть лет разлуки — срок достаточный. Зачем его искусственно увеличивать?
Разумеется, его ослепила ревность к Дориану. С этим ничего уже не поделаешь. Но Мичи ведь сказала ему, что не любила Дориана. К ней можно по-всякому относиться, но в одном нужно отдать должное: она действительно никогда не лгала Манни и он это в глубине души знал.
И потом... ведь она его убила. Деккер непроизвольно усмехнулся, но тут же укорил себя в этом. Хороша любовь, если в результате тебя выкидывают из окна на десятом этаже!
Деккер любил Мичи. Вот так просто и обыденно. И он уничтожил бы всякого, кто поставил бы его любовь под угрозу. Неудивительно, что он так взъярился. Неудивительно, что он не сдержался и