им документы, свидетельствовавшие о том, что данные работы являются современными копиями древних произведений искусства.
Я полагаю, они начали с обворовывания храмов в отдаленных мелких городишках, где нет специалистов-искусствоведов и где некому по-настоящему следить за сохранностью памятников или просто никому нет дела до того, подлинник это или нет, до тех пор, пока в храме есть хоть какая-то статуя, на которую можно повесить венок или заполнить пустое пространство в нише. Мелкие музеи отдавали им на какое-то время свои экспонаты в обмен на возможность быть упомянутыми в престижных западных каталогах. И кто там обращал внимание, что у возвращенных экспонатов появлялись едва заметные отличия? А если бы случилось худшее, у Анменна и Рейвена всегда была наготове отговорка, что произошла прискорбная ошибка, случайная подмена экспоната на фабрике или на студии, где они хранили произведения более крупного размера, чтобы придать им патину времени.
Но финансовое состояние Проспера постоянно ухудшалось. В течение нескольких лет он жил за счет семейной коллекции Майи. В конце концов у него ничего не осталось, кроме страховки. Вот почему на протяжении нескольких лет Проспер не давал разрешения отправлять предметы из своей коллекции на выставки: он не мог допустить, чтобы подлинность экспонатов начали оценивать эксперты страховых агентств. И он, конечно же, не мог позволить моему знакомому Руперту Бутройду совать свой нос в его собрание. Руперт продолжал представлять достаточно большую опасность для Проспера даже после моей полной дискредитации на приеме у Анменна.
– А кто принес бомбу?
– Какой-нибудь прихвостень Анменна. Откровенно говоря, не знаю. Миранда думает, что это был сам Эйкрс.
– Она тебе сама об этом сказала? Мне кажется, что она ничего не смогла тебе сказать, по твоим же собственным словам.
Я кивнула:
– Она сделала это по-своему. Воспользовавшись правилами той игры, в которую мы с ней играли когда-то в детстве: писали слова друг у друга на ладони и потом пытались их прочесть. На этот раз она написала всего две буквы: "Э" и "К". Но я не думаю, что он рискнул бы собственной персоной.
– Так, – произнес Рэм, – с чего же мы начнем?
– Думаешь, сможешь справиться с этой работой?
Он кивнул:
– С первой половиной по крайней мере. Остальное при небольшой помощи со стороны моего здешнего друга и того экземпляра режиссерского сценария, который, по твоим словам, у тебя есть.
До того момента как я получила согласие Рэма, я по-настоящему не осознавала, до какой степени рассчитываю на него.

* * *

Мы провели в студии звукозаписи несколько часов.
– Вот, посмотри, Розалинда. Система «Протулз» представляет твой фрагмент беседы в виде волнистой розовой линии на графике в верхней части экрана. – Рэм пытался на пальцах объяснить мне, как работает его компьютерная программа. – Синим цветом обозначается голос твоего собеседника, а фон – зеленым. Смотри, пик твоего голоса сбивает пик его голоса, его ответ на твои слова. Здесь невозможно отредактировать твою реплику, не потеряв его начальные слова. А вот здесь наоборот: ты сделала паузу, и зеленая линия фона почти выпрямилась – ни вершин, ни спадов, – в данном случае мне не составит никакого труда удалить эту часть, и никто ничего не заметит. А если хочешь сделать его реплику еще более драматической, можно будет взять кусочек предшествующей паузы и вставить его между двумя его фразами. Тогда важность произносимого будет ощущаться с особой силой.
Рэм бросил на меня вопросительный взгляд.
– Я клоню к тому, можем ли мы здесь использовать некоторые методы стиля «КЧФ»? Ведь, как ты понимаешь, они могут несколько изменить смысл того, что говорит этот парень.
– Мы безусловно можем их использовать. – «КЧФ» – наше старое условное обозначение стиля «К черту факты».
Он перевел довольный взгляд обратно на экран.
– Я сохранил исходную запись в отдельном файле на тот маловероятный случай, что тебе когда-нибудь придет в голову рассказать правду. – Он просматривал уже отредактированные куски беседы. – Роз, совершенство этих устройств заключается в том, что мы сможем вставить кусок сюда, прослушать его, чтобы знать, хорошо ли у нас получилось, перенести в первоначальное положение, если получилось плохо, без всей той возни, которая связана с вырезанием и склеиванием обычной магнитофонной