что цена на недвижимость здесь ежедневно удваивается, это должно было обойтись недешево.
– Это последнее доброе дело Анменна.
– Теперь вы переходите к дурным делам?
– Я имел в виду, что покидаю Индию.
Он произнес эту фразу медленно, словно тщательно выверяя каждое слово, чтобы я смогла оценить их истинную цену. Чувствовалось, что его терпение и ресурсы джентльменского такта почти на исходе.
– Моя семья живет здесь с тех самых времен, когда Екатерина Браганца передала эту заболоченную землю Британии как часть своего приданого. Мой прапрадед осушал здешние болота и превращал их в обитаемые земли. Один из моих родственников строил железную дорогу, которая связала Бомбей с хлопковыми плантациями Деккана...
– Таким образом сместив баланс интересов Ост-Индской компании с опиума на хлопок, – произнесла я, широко раскрыв при этом глаза, чтобы показать, что я ничего не имею против торговцев наркотиками, если их от меня отделяет достаточно продолжительный исторический период.
– Моя семья была этим городом, мисс Бенегал. Когда-то здесь были улицы, названные именами членов нашей семьи. Теперь наши имена заменили на новые индийские названия...
– Да, верно, карты Бомбея были чем-то вроде документа, подтверждающего право собственности на эту страну. Но вас должен успокаивать тот факт, что все, кроме политиков, называют здешние улицы по-старому. Колледж Элфинстона, Фонтан Флоры...
– Единственное напоминание о практически уже утраченном пейзаже, уничтоженном перенаселением, – продолжал Анменн.
– Чарльз Корреа, индийский архитектор, заметил как-то, что с каждым днем Бомбей становится все хуже и хуже как физическая среда, но все лучше и лучше как город.
Он бросил на меня насмешливый взгляд.
– Пусть Корреа и живет в новом Бомбее. В общественной жизни мы все либералы. А как частные лица многие люди вполне одобряют идею Санджая Ганди о стерилизации любого мужчины, имеющего больше троих детей. К началу нового тысячелетия Индия по численности населения опередит даже Китай.
– Самую большую демократию в этом мире, – заметила я. – Вдохновляет, не правда ли?
– Демократия в Индии не срабатывает. – Он остановился у входа на ипподром. – К сожалению, здесь мы должны расстаться. У меня назначена встреча на Марин-драйв.
– Как ни странно, я тоже направлялась на Марин-драйв. Точнее, на Чоупатти.
– В таком случае вы все это время шли не в том направлении.
– Неужели? Я совершенно запуталась в этом городе.
– При этом создавая впечатление абсолютной целеустремленности.
Мы оба ждали, кто же сдастся первым.
– Если хотите, могу вас подвезти, мисс Бенегал.

* * *

Для человека, которого практически вынудили совершить эту непредусмотренную поездку, и без того отняв довольно много времени, Анменн был чрезвычайно любезен. По пути он подробно рассказывал мне об истории тех районов, через которые мы проезжали, и порекомендовал ларечника по имени Дас на тот случай, если мне на пляже захочется «бхелпури».
– Иммигрант из Уттар Прадеш в шестом поколении, как и многие из них. Но обладает безупречным кулинарным талантом и великолепно разбирается в специях. Приезжая на пляж, я всегда ем у него.
– Значит, вас не пугает риск отравиться? – Я взмахом руки указала в сторону деревянных полосатых ларьков, расположившихся вдоль пляжа и торгующих «бхелпури». Каждый был освещен гирляндами из маленьких разноцветных лампочек. – Конечно, при таком обилии потенциальных отравителей было бы нелегко отыскать виновника.
И вновь то же самое подозрительное мигание.
– У меня крепкий желудок. И еще более крепкие нервы. И потом, мне нравится играть с судьбой.
– Флегма.
– Что вы сказали?
– Флегма. Разве я неверно употребила это слово? – Я вновь испробовала на нем мой самый невинный взгляд. – Англичане славятся ею. А по-моему, звучит отвратительно, как нечто такое, что нужно немедленно сплюнуть.
Но, казалось, ничто не способно было нарушить его джентльменскую невозмутимость, даже две хиджры, что прошли мимо нас, покачивая бедрами, по направлению к статуе Тилака и остановились у нее, чтобы возложить цветы.
– Странно, – сказала я, – как трансвеститы могут преувеличивать все самое худшее, что есть в женщине.
Анменн взглянул на часы.
– Ничто не способно унизить нас до такой степени, как наша собственная сексуальность.
– И мужчины, которые пользуются их услугами, – продолжала