из подобных источников, я не удивляюсь тому, что тебя мучают кошмары.
– Проспер не может его нигде найти. Он как будто бесследно исчез.
– Ах, как будет его недоставать этому процветающему мегаполису!
– Проспер очень волнуется. Это может означать потерю студии и возможности продолжать съемки.
– Я весьма ему сочувствую. Однако прости меня, Миранда, но я все-таки предпочитаю простых головорезов, которые не знакомят тебя со своими психоаналитиками перед тем, как убить. Мне милей какой-нибудь старый, честный психопат.
– Неужели все, что ты сейчас говоришь, относится к Просперу?
Мне было трудно приспособиться к ее стилю.
– А разве он не тот самый женоубийца, о котором ты писала мне, Миранда?
– Мне не следовало этого делать.
– Но почему же тогда ты это сделала?
– Я не знаю. У меня тогда совсем не было друзей, никого, кому я могла бы рассказать об этом. В основном друзья Проспера... И потом, ты же не отвечала мне на протяжении нескольких недель. И к тому времени, когда ты приехала, я поняла, что это была ошибка.
– А что, если я найду доказательства?
– Доказательства чего?
– Доказательства того, что он убил свою первую жену или по крайней мере несет ответственность за ее гибель.
– Я не хочу никаких доказательств. Проспер – мой муж. Он будет отцом моего ребенка.
И вновь некоторое время мы слушали молчание друг друга. И я с удивлением размышляла над странной формой, в которую она облекла слова о ребенке. Сделала она это намеренно или случайно? Или это снова странности моей придирчивой интерпретации?
– Если ты любишь меня, если тебя интересует мое благополучие, Роз, ты должна прекратить.
У меня был готовый ответ: держись подальше, Миранда. Я могла бы провести черту между нами. Но я не стала этого делать.
– Когда дело идет об убийстве, Миранда, прошедшего времени не существует. Убийца навсегда остается убийцей. Преступление требует воздаяния. Даже если это самоубийство. Я знаю, что брак – на десять процентов обещание, а на девяносто компромисс, но убийство – это компромисс на все сто процентов, компромисс с самым темным, самым дьявольским, что есть в твоей душе. – Я подумала: не разучилась ли Миранда вообще быть искренней? – Если я найду доказательства...
Она резко оборвала меня:
– Я больше не могу все это слушать. – В голосе сестры появилось то хрипловатое напряжение, которое бывает у человека на грани истерики. – Наверное, следует... подождать, пока у нас будет возможность снова побеседовать с глазу на глаз.
– С тех пор как я приехала сюда, мы встречались только один раз.
– Возможно, нам обеим нужно время, чтобы все хорошенько обдумать.
– Что обдумать? Твоего мужа и его...
Она вновь прервала меня:
– О, я совсем не так представляла себе нашу встречу. Твое возвращение. Мне очень жаль, Розалинда, мне действительно очень жаль. – И повесила трубку.

* * *

В окна моего гостиничного номера всматривались глаза киногероя с афиши, темные картонные очи на громадном лице пурпурного цвета. Парень что надо, такой, что без малейших затруднений справился бы ситуацией. Для него это было бы раз плюнуть. Надо только хорошенько вчитаться в сценарий.
В сценарной характеристике образа положительной индийской девушки первыми словами, как правило, идут «верность семье». Каковая включает и свояков. Я бросила взгляд на телефон, этот изощренный инструмент пыток, и задумалась, а не стоит ли мне снова набрать номер Миранды. Извиниться, пообещать впредь в своих разговорах с ней затрагивать только самые безобидные темы: покупки, детей, счастье материнства. А может быть, сразу же начать с монолога о наслаждении, получаемом нами от составления букетов или занятий макраме.
В блокноте рядом с ее телефоном был нацарапан номер телефона «Общества Тилака», который раздобыл Рэм. Я подняла трубку и позвонила человеку по имени Джей.
Кто может с абсолютной уверенностью сказать, в чем заключается его дхарма или что нужно для того, чтобы создать семью? Шесть месяцев в теплую пору года, когда тебе всего каких-нибудь тринадцать лет? Или всего одна неделя? Или один мимолетный взгляд на почти неотличимую от тени худенькую фигурку Сами, лишь наполовину завершенную, так же, как и те фигуры, что он когда-то нарисовал на стене у Бины? До этого дня я представляла себе сестру как некий мостик к лучшим временам в истории моей семьи. Теперь я поняла,