боязнь открыться, и опасения, как бы все это не сказалось на ее работе в полиции, и ужас перед муками собственной совести.
Закончив, она попыталась заглянуть в лицо Негодяя, желая прочесть, что он обо всем этом думает. Однако это было не так просто, потому что тот сидел, уткнувшись носом в свою пивную кружку.
Наконец он поднял голову и сказал:
— Ты, наверное, хочешь получить совет, и я его тебе дам, хотя не думаю, что он тебе понравится. — Он приложился к кружке. — Совет мой будет простым: выкинь все это из головы. Из того, что ты мне рассказала, я могу заключить, что он — совсем не то, что тебе нужно. Но даже если бы он по своему физическому и психологическому облику идеально подходил тебе, даже в этом случае я бы посоветовал тебе забыть его. Он ведь твой начальник. Ситуация настолько чревата опасными последствиями, что не стоит и минуту в ней находиться. — Негодяй отставил пустую кружку. — А теперь я замолкаю, мы едим наш восхитительный ужин, а ты перевариваешь вместе с ним то, что я сказал.
Усиленно работая челюстями, Томи пыталась разобраться в своих чувствах. Она понимала, что ее друг говорит дело. Его слова перекликались с ее собственными мыслями, уже давно не дающими ей покоя. И уже поэтому ей следовало почувствовать облегчение. Самым разумным было бы замуровать в душе эту слабость к Сендзину Омукэ и продолжать жить как ни в чем не бывало.
Но Томи чувствовала не облегчение, а только растущее отчаяние. Теперь, когда Негодяй так наглядно описал ситуацию, в которую она попала, было ясно, что выбраться из нее, шагая с высоко поднятой головой, она не сможет. По-видимому, ее путь будет извилист и темен, а направление — вовсе непредсказуемое.
Будь она женщиной того типа, что могут скрывать в себе сильные чувства и жить как все, она не бросила бы трубку в середине разговора со старшим братом. Послушная его воле, она вернулась бы домой и вышла замуж за человека, которого он ей выбрал в мужья.
Но не таким она была человеком, чтобы идти проторенным путем долга и послушания. В тот страшный час разрыва с семьей она поклялась себе, что впредь будет верна только своей воле. Только в этом случае ее широкий жест, которым она отвергла традиционный уклад жизни, будет иметь какой-то смысл.
— Твой совет хорош. Хотелось бы мне им воспользоваться.
Негодяй пожал плечами. — Советы ничего не стоят, даже в тех местах, где все дорого. Например, в этом ресторане.
— Я знаю. Тем не менее, я ценю твой.
Он наклонился вперед. Лицо его было непривычно серьезно.
— Тогда прислушайся к моему совету, Томи. Уноси оттуда ноги. Найди себе что-нибудь повеселее. Честное слово, ты этого заслуживаешь. — Улыбка осветила его лицо. — Слишком уж ты серьезная. Не к добру это.
Она притронулась к его руке.
— Спасибо, Седзи. Ты хороший друг. И сердце у тебя чистое.
Смущенный комплиментом. Негодяй отдернул руку, потом внимательно посмотрел в ее посуровевшее лицо.
— Пошли отсюда, — сказал он, вставая и оставляя на столе несколько иен. — Я знаю местечко, где не позволяют ни дню, ни ночи мешать веселью. Будем пить, гулять — и гори все синим пламенем!
Томи засмеялась и позволила увести себя под разноцветный дождь. Хоть на время можно забыть свои тревоги. Пусть подождут на пороге того сказочного мира, куда они с Негодяем сейчас улизнут.

* * *

Коттон Брэндинг сидел голый на краю ванны, уткнувшись лбом в колени, и вздрагивал. Напротив него стояла Шизей, и вода стекала с ее голых ног. За его спиной вода продолжала хлестать из душа на полупрозрачную занавеску с нарисованными фиалками. Создавалось впечатление, что цветы как бы танцуют под порывами ветра.
— Вот теперь ты увидел меня всю, — говорила Шизей, — и реагируешь на увиденное точно так же, как и все другие. Желание сменилось отвращением.
— Это не так.
— Посмотрел бы ты на себя. Ты не можешь даже глаз на меня поднять!
Презрение, прозвучавшее в ее голосе, пробило завесу ужаса, которая окутывала его. Он поднял голову, посмотрел на нее жалкими глазами.
— Ничего не изменилось, Шизей.
— Пожалуйста, побереги свои политиканские увертки для заседаний Сената. Я же вижу твое лицо. Изменилось все.
— Нет, не все, — не сдавался он, растирая руки, будто грел их перед камином. — Дай мне очухаться. Пожалуйста. — Он встал. — Мы напугали — может, даже перепугали друг друга. Давай, как боксеры, пойдем каждый в свой