— Для нас с вами образ демонической женщины, такой, как Киохима, не состоит из одних черно-белых тонов. — Д-р Муку усмехнулся. — Вернее сказать, из одних черных тонов. — Он сложил руки на своем толстеньком животике. — Сущность мифа о демонической женщине состоит в том, что для мужчины она воплощает в себе и его собственную мать, и мать его детей. Только сорвав с нее маску любящей и заботливой женщины, он видит лицо демона. — Тут д-р Муку многозначительно поднял палец. — Однако каждому психоаналитику известно, что и это лицо — не более чем маска. И, что самое интересное, эта маска является целиком делом рук самих мужчин. Это то, что он хочет видеть в женщине. Как правильно указывает Йокис Мишима, эта маска является отражением неутолимой сексуальной страсти мужчины.
Сендзин чуть не рассмеялся в лицо д-ру Муку. Знает ли почтенный доктор, какую чушь он несет? Нет, он слишком увлечен своей ролью учителя и целителя.
Но, чтобы не расстраивать его, Сендзин покивал головой, бормоча пустые слова одобрения и восхищения, которые обычно говорят своему сэнсэю. Д-р Муку считает себя знатоком психологии, и, во всяком случае пока, в интересах Сендзина поддерживать это его заблуждение.
Но, с другой стороны, нельзя оставить разглагольствования доктора вообще без критики.
— Извините, что прерываю Вас, — почтительно промолвил он, — но подследственный не кажется сексуально озабоченным.
— Это только пока, — глубокомысленно заверил его д-р Муку. — Вопрос времени, не более того. Человек, настолько одержимый идеей демонической женщины, конечно, должен прятать свою женофобию как можно глубже. Но обычно она рано или поздно выходит на поверхность в виде сексуального преступления.
— И что, он будет убивать? — спросил Сендзин.
— Убийство является слишком конкретным и необратимым фактором, чтобы насытить его страсть. Прежде всего, он должен уродовать свои жертвы, возможно, даже разными способами. Не исключено, что среди них будет и изнасилование.
Сендзин одобряюще кивал головой и улыбался. Но где-то под ложечкой у него похолодело. Д-р Муку классифицировал бы это ощущение как симптом нарастающего гнева. Но Сендзин знал, что это нечто иное. И что-то совсем не влезающее в умозрительные построения д-ра Муку.

* * *

Брэндинг лежал на скомканных простынях. В теле приятная тяжесть от желания, а на душе — легкость от неограниченной возможности его удовлетворения. Тело пока чувствует пресыщенность, но душа — нет. Сощуренными от яркого предвечернего солнца и похотливых мыслей глазами он смотрел, как Шизей вылезает из кровати.
На мгновение он увидел темный силуэт обнаженного тела — она шла мимо окна — и яркий свет вокруг него, напоминающий солнечную корону во время затмения. Теперь он понимал точное значение слова «лучезарная». Шизей повернулась, и косой свет залил ее тело янтарным медом. Ее светящиеся глаза — сейчас они в самом деле казались светлее затененного лица — пронзили его до самого сердца, и он почувствовал, что его буквально парализовало от возбуждения и ужаса.
Коттон Брэндинг не мог оторвать от нее глаз. Никогда прежде ему в голову не приходило, что один человек может иметь такую власть над душой другого. Одно дело — постепенно опутывать (потихоньку или решительно) паутиной своего влияния другого человека и подчинять его своей воле, и совсем другое — обнаружить себя самого в центре такой магнитной бури.
А затем совершенно неожиданно Шизей улыбнулась, и все протуберанцы ее могущества вдруг рассеялись, и вместо них опять сиял свет невинности и простодушного любопытства, так что Брэндинг даже усомнился, а отражались ли в этом лице темные и зловещие силы.
Шизей в одной лишь легкой накидке, покрывающей плечи, сидела в кресле с высокой спинкой с такой непринужденностью, словно она была полностью одета и присутствовала на деловом совещании. Ее руки лежали на подлокотниках кресла, и даже сейчас, когда их сбоку освещал сильный свет, он не видел на них не только волос, но даже пушка юности.
— Шизей, — позвал он, и она с улыбкой повернулась к нему лицом. Луч света скользнул по линии ее высоких скул, и создалось впечатление, что это не свет уходящего дня освещает девушку, а кисть художника заканчивает рисовать ее портрет.
А затем она повернула голову обратно, и теперь он видел нежный овал ее подбородка, впадинку на горле и между грудей как одну