с опаской.
Моррис заметил, что многие из посетителей хорошо загорели. В Лос-Анджелесе стояло теплое солнечное лето, а он был бледный - под стать своей больничной униформе, которую он не снимал целыми днями. Надо бы почаще бывать на воздухе, подумал он. Надо обедать на террасе. Он, разумеется, играл в теннис, но это случалось, как правило, вечерами…
Вернулся Эллис.
- Представляешь, Этель сорвала швы!
- Как же это могло случиться?
Этель была молодой резус-макакой, которой вчера сделали операцию на мозге. Операция прошла идеально. И Этель сегодня была необычно подавлена, как оно и бывает обычно с прооперированными резус-макаками.
- Сам не знаю, - сказал Эллис. - Скорее всего высвободила руку из повязки… В общем, сейчас она орет как резаная - с одной стороны кость вышла наружу.
- Она порвала провода?
- Не знаю. Но мне надо спуститься вниз и снова наложить швы. Ты справишься один?
- Надо думать.
- С полицейскими умеешь ладить? - спросил Эллис. - Скорее всего, с ними проблем не будет.
- Наверное, нет.
- Отправь Бенсона на седьмой этаж как можно скорее. Потом вызови Росс. Я вернусь, когда закончу, - он взглянул на часы. - На то, чтобы зашить Этель, уйдет минут сорок - если, конечно, она не будет буянить.
- Удачи тебе и ей! - сказал Моррис, улыбаясь.
Эллис скривил недовольную мину и ушел.
К Моррису подошла медсестра «Скорой помощи».
- Что с ним такое сегодня?
- Да ничего - просто нервничает.
- Это уж точно, - сказала сестра. Она замолчала и посмотрела в окно, явно не собираясь уходить.
Моррис с любопытством наблюдал за ней. Он проработал в больнице достаточно долго, чтобы безошибочно распознавать неуловимые признаки служебного положения всех сотрудников. Большинство сестер разбирались в лекарствах куда лучше его, и если они уставали, то не старались это скрыть. («По-моему, на этом сегодня можно закончить, доктор».) Проработав здесь несколько лет, он получил должность врача в отделении хирургии, и сестры стали с ним держаться скованнее. Став же старшим врачом, он окончательно обрел уверенность в себе - по той причине, что некоторые сестры теперь называли его просто по имени. Но когда он перешел в Центр нейропсихиатрических исследований на должность младшего научного сотрудника, в его отношениях с сестрами вновь появилась формальная строгость, что было признаком его нового статуса.
Но тут что-то совсем другое: сестра околачивается вокруг да около - видно, хочет просто постоять рядом с ним, потому что он излучает некую ауру солидности. Потому что все в больнице знают, что должно произойти.
Глядя в окно, сестра сказала:
- Ну вот и он.
Моррис вскочил и посмотрел в окно. К зданию подкатил синий полицейский фургон, развернулся и встал на стоянке для санитарных машин.
- Ну и отлично, - сказал он. - Сообщите на седьмой этаж и скажите, что мы скоро будем.
- Хорошо, доктор.
Медсестра ушла. Двое санитаров открыли настежь служебную дверь.
Они ничего не знали о Бенсоне. Один из них обратился к Моррису:
- Вы его ждете?
- Да.
- На обследование?
- Нет, прямо в приемный покой.
Санитары кивнули и стали смотреть, как водитель фургона - офицер полиции - подошел к задним дверцам и распахнул их. Из фургона показались два полицейских. На ярком солнечном свете они сощурились. Потом показался Бенсон.
Как всегда, Морриса поразила его внешность. Бенсон был плотным мужчиной тридцати четырех лет, вечно с каким-то изумленно-виноватым видом. Он стоял у фургона, держа перед собой закованные в наручники ладони, и озирался по сторонам. Увидев Морриса, он сказал: «Привет!» - и стал смущенно глядеть в другую сторону.
- Вы здесь начальник? - спросил один из полицейских.
- Да. Я доктор Моррис.
Полицейский махнул рукой на двери больничного корпуса.
- Покажите куда идти, доктор.
- Будьте любезны, снимите с него наручники, - попросил Моррис.
Бенсон метнул взгляд на Морриса и снова отвернулся.
- У нас на этот счет нет никаких инструкций, - полицейские переглянулись. - Ну, наверное, можно.
Пока они снимали наручники, водитель принес Моррису заполненный протокол в папке. Протокол назывался: «Перевод подозреваемого под надзор (медицинский)». Моррис поставил свою подпись.
- И здесь, - сказал водитель.
Моррис еще раз расписался и посмотрел на Бенсона. Бенсон стоял спокойно, почесывая запястья и глядя прямо перед собой. Будничность совершенного