без особого труда нашли место, где поставить машину, и пешком пошли к заднему входу в здание Управления. У дверей, заложив руки за спину, расставив ноги, как по команде «вольно!», стоял молодой чернокожий полицейский. Он окинул нас взглядом и сказал:
— Пресса проходит через главный вход.
— Мы не пресса. — И предъявили значки. — У нас встреча с детективом Эмронклином.
Полицейский понимающе кивнул:
— Поднимайтесь на пятый этаж и направо. Там его и найдете.
И действительно, Дэвина долго искать не пришлось. Он сидел на столе в конце длинного коридора. Рядом с ним расположился его помощник, Оскар Ли. Оскар — черный верзила, такой же противный, как и Дэвин. Говорит он меньше, а пьет столько же. Они работали вместе уже много лет и так притерлись друг к другу, что даже с женами своими развелись в один день. Оба не раз прикрывали друг друга, и проникнуть в глубину их отношений было не проще, чем проковырять пластмассовой ложкой дырку в бетонной стене. Они заметили нас одновременно и, пока мы шагали по коридору, уже не сводили с нас пристальных усталых глаз. Выглядели оба отвратительно — изможденные, злые, готовые, казалось, измордовать любого, кто станет запираться и выкручиваться. Рубашки у обоих были в пятнах крови. Друзья пили кофе.
Мы прошли в кабинет.
— Привет! — сказал я.
Они кивнули. Будь они больше похожи друг на друга внешне, их можно было бы принять за сиамских близнецов.
— Присаживайтесь, ребята, — пригласил Оскар.
Посередине кабинета стоял обшарпанный ломберный столик. На нем стояли телефон и магнитофон. Разместились: мы с Энджи — спиной к стене, Дэвин сел справа от меня, поближе к телефону, а Оскар — слева от Энджи, рядом с магнитофоном. Дэвин закурил, тогда как Оскар включил магнитофон. Из динамика раздался голос: «Протокол допроса. Копия. Запись сделана августа шестого числа одна тысяча девятьсот девяносто третьего года. Регистрационный номер пять-семь-пять-шесть-семь-девять-восемь. Следственный отдел. Дело передано из полицейского участка номер девять Управления полиции города Бостона. Беркли-стрит, дом номер сто пятьдесят четыре».
— Промотай немного, — распорядился Дэвин.
Оскар нажал кнопку перемотки, и секунд пятнадцать — двадцать в кабинете царила мертвая тишина. Затем из магнитофона раздался какой-то неясный шум и громкое лязганье металла — казалось, компания человек в десять сидит за обеденном столом и прежде, чем приступить к трапезе, точит ножи о вилки. Еще было слышно, как капает вода. Чей-то голос произнес: «Ну-ка еще разок».
Дэвин посмотрел на меня.
Голос походил на голос Сосии.
Другой голос: «Где?»
Сосия: «Да где хочешь. Сам соображай. Давай-ка под коленкой, там будет побольней».
На секунду голоса смолкли, было лишь слышно, как капает вода. Затем раздался вопль — дикий, громкий, долго не смолкавший, под конец перешедший в вой.
Сосия засмеялся: «Сейчас займусь твоим глазиком, так что лучше рассказывай».
«Ты понял, Энтон? С тобой здесь не шутки шутят».
Тяжелое, хриплое дыхание. Рыдание.
Сосия: «Вот этот глаз что-то сильно слезится. Удали-ка его».
Я замер.
Голос другого: «Что-что-что?»
Сосия: «Я вроде не заикаюсь. Удали его».
Что-то хлюпнуло, как будто ботинком ступили в жидкую грязь.
Раздался звенящий вопль — так вопят от нестерпимой боли и когда не могут поверить в чудовищность происходящего.
Сосия: «Вот он твой глазик, Энтон. Лежит на полу, прямо у твоих ног. Ну что, сучонок, назовешь мне имя? На кого работаешь, падла?»
Визг все не стихал. Он звенел в воздухе — отчетливо, громко, на одной ноте.
«На кого работаешь? Да прекрати ты визжать!» — Резкий звук удара. Визг стал потише.
«На кого, сука, работаешь?»
В визге слышались нотки протеста, это был уже не визг, а гневный вой несправедливо осужденного.
«На кого, гаденыш... Ладно, пока оставим. Вырви-ка ему второй глаз. Да не этим. Возьми, что ли, ложку».
Мягкий, чуть скрипучий звук шагов, затихающий по мере того, как помощник Сосии удалялся от микрофона.
Визг перешел во всхлипывания.
Вкрадчивый шепот Сосии: «Кому ты продался, Энтон? Скажи мне, и все твои мучения мигом прекратятся».
Сквозь всхлипывания прорывались какие-то нечленораздельные слова.
«Как только назовешь имя, все сразу же прекратится, обещаю. Ты умрешь быстро, даже боли не успеешь почувствовать», — уговаривал кого-то Сосия.
Сдавленные рыдания, прерывистое