ребра. Здоровенная дура сорок пятого калибра казалась еще больше: на дуло была насажена мерзкого вида штуковина — глушитель. И держал пистолет не Сосия. Щекотал меня под ребрами какой-то сопляк лет шестнадцати-семнадцати, хотя точно определить его возраст не берусь: глаза его прятались за темными солнечными очками в красной оправе, а на брови была надвинута черная кожаная фуражка. Он сосал леденец, перекатывая его языком из одного уголка рта в другой. При этом он широко улыбался — так, словно только что потерял невинность.
— Спорим, тебе чертовски жаль, что на этот раз тебя опередили. Что, не так? — сказал он с издевкой.
— В чем опередили? — поинтересовался я.
Из толпы, с пистолетом наизготовку, вынырнула Энджи. Ее длинные черные волосы были убраны под кремовую «федору», на носу сидели темные очки, размером поболее тех, что были на этом пареньке. Описывая дулом пистолета круги в сантиметре от его детородных органов, она сказала:
— Всем привет!
Поскольку с его лица улыбка мгновенно исчезла, мне пришлось заменить ее собственной.
— Уже не смешно, да? — осведомился я.
Толпа обтекала нас, не ускоряя и не замедляя движения, — как эскалатор. Никому до нас не было дела. Близорукость, свойственная жителям больших городов.
— Ну, и что же дальше? — спросила Энджи.
— Все будет зависеть от обстоятельств, — раздался голос Сосии.
Он возник позади Энджи, и, судя по тому, как она внезапно напряглась, тоже пришел не с пустыми руками. Я сказал:
— Это довольно глупо.
И так вот вчетвером стояли мы посреди многотысячной толпы, образуя некую сложную молекулу, состоящую из атомов, связанных друг с другом посредством толстеньких металлических трубочек. Когда какой-то прохожий случайно задел меня плечом, я взмолился про себя, чтобы спусковые крючки оказались достаточно тугими.
Сосия смотрел на меня, и на его помятом жизнью лице застыло выражение полнейшего благодушия.
— Начнете стрелять — живым отсюда уйду я один. Как вам такой расклад?
Казалось, что расклад в его пользу. Он застрелит Энджи, Энджи — парня с леденцом, а уж тот определенно успеет уложить меня. Но так казалось лишь на первый взгляд.
— Что ж, Марион. Сам видишь, народу нас здесь собралось, как на выставке японской видеотехники, и я не думаю, что еще один человек будет лишним. Посмотри-ка на «Барнс энд Ноубл».
Он медленно повернул голову, окинул взглядом противоположную сторону улицы и не заметил ничего подозрительного.
— Ну и что там?
— Крыша, Марион, крыша. Ты на крышу посмотри.
Впрочем, и на крыше ничего особо интересного он не увидел. Разве что оптический прицел и ствол винтовки Буббы. Прицел как прицел, только вот с большим увеличением. И промазать из винтовки с таким прицелом можно было лишь в случае внезапного солнечного затмения. Да и то если тому, в кого целятся, очень повезет.
— Он нас всех видит, Марион. Стоит мне кивнуть, и ты пойдешь первым номером, — сказал я.
— И прихвачу с собой твою подружку, — огрызнулся Сосия. — Можешь мне поверить.
Я пожал плечами:
— Да не подружка она мне.
— Тебе как бы на нее наплевать, а, Кензи? Заливай кому другому... — начал было Сосия, но я прервал его:
— Послушай, Марион, возможно, ты к такому и не привык, но на этот раз ты влип, и времени все это обмозговать у тебя не много. — Я посмотрел на Леденчика. Взглянуть ему в глаза я не мог, но зато отчетливо видел, как по лбу его ручьями струится пот. Столько времени держать в руке пистолет, да еще в такой ситуации — дело не из легких. Я повернулся к Сосии. — Тому парню, что засел на крыше, может взбрести в голову что угодно, и он не любит долго раздумывать. Представь себе, что он успеет дважды спустить курок — а он успеет, — тут я посмотрел на Леденчика, — и прихлопнет вас обоих. Так что отстреливаться вам уже не придется. Такое решение он может принять самостоятельно, и откроет огонь еще до того, как я кивну. До того, как я что-то успею предпринять. С ним уже такое бывало. Объяснял, что услышал внутренний голос. Неустойчивая психика у человека, ничего не скажешь. Ты меня слушаешь, Марион?
Сосия был у себя дома — где бы ни находился такой «дом», люди вроде него приходят туда прятать свои страхи и опасения. Он медленно обвел взглядом Вашингтон-стрит, посмотрел в одну сторону, в другую, но на крышу так и не взглянул. Думал он довольно долго, затем посмотрел на меня:
— Какие