перекошенное от напряжения, и распростертые руки, в которых была зажата резиновая маска, повторявшая черты лица Герни. Он слышал голос, обращавшийся к нему и твердивший его имя:
«Герни. Герни. Герни».
«Значит, он был уже мертв, – думал про себя Герни. – Мертв, мертв, мертв».
– А как это связано с национал-социализмом?
Герни пожал плечами:
– Мне кажется, он верит в эти идеи, в чем есть определенная логика – новые деньги, нажитые на усердии и завязывании выгодных знакомств. В некотором смысле любые финансовые сделки диктуются политическими решениями. Новые деньги рука об руку шагают с презрением. То же можно сказать и о власти. Страсть к дисциплине, порядку, организациям, функционирующим, как заведенная машина... Ну, ты понимаешь меня. – Его злили собственные рассуждения. – На самом деле он преследовал единственную цель – выяснить, знаем мы или нет о смерти Кэролайн и Дэвида, и что его убили именно здесь.
– Но зачем? Я хочу сказать... – Она сделала умоляющий жест рукой, потому что не могла произнести вслух то, что думала.
– Паскини – тонкий психолог, и у него только один метод получить от нас информацию – дедуктивный.
Герни понимал, что сказанное им не соответствовало действительности. Паскини старался выудить всего лишь один факт – что они знали, но пытались скрыть, хотя сама по себе эта информация ничего не решала. Его задача состояла в том, чтобы нащупать и определить, в каком направлении надо будет вести допрос, об этом свидетельствовали слова Паскини, что в следующий раз им не удастся поболтать. Оставалось только гадать, как скоро все произойдет.
Говорить не хотелось. Герни вытянул ноги, скрестил руки на груди и закрыл глаза, но не спал. Рейчел смотрела на раскачивающееся от ветра дерево, черный силуэт которого был хорошо различим на темном фоне, пытаясь представить себе, как оно стонет, скрипит, шумит ветвями. Одно из освещенных окон вдалеке погасло, и она расценила это как разрешение покинуть свой наблюдательный пункт. Она вернулась к софе и взяла сигарету из портсигара Паскини. Закурив, она сосредоточенно стала грызть заусенец на большом пальце левой руки, прикрыв при этом один глаз, чтобы в него не попал сигаретный дым.
– Ты видишь какой-нибудь выход? – спросила она.
– Нет.
Она понимающе кивнула, продолжая терзать, теперь уже ногтями, кусочек кожи.

* * *

Телефонный звонок, которого он ждал, прозвучал в двадцать один десять. Уильям Прайор снял трубку, произнес всего одну фразу, несколько секунд слушал, что ему говорили на другом конце провода, и, повесив трубку, вернулся к своим гостям.
Разговор за столом вертелся вокруг постановки, которую все видели и которая никому не понравилась. Прайор занял свое место за столом, прислушиваясь к мнениям собеседников. Обеды, которые он регулярно давал раз в две недели, доставляли ему огромное удовольствие. Принимая его приглашения, гости признавали тем самым свои обязательства перед ним. Так, среди них был торговец произведениями искусства, который твердо знал, что, если в его руки попадет Пуссен, следует немедленно позвонить Прайору. Далее, справа от Прайора сидел фельетонист, который черпал сюжеты из скандальной хроники; он с удовольствием ломал чужие судьбы и карьеры и с наслаждением наблюдал за их крахом. Прайор в совершенстве владел искусством подбирать знакомых и умело манипулировал ими. Когда среди этой компании вдруг попадались люди, чье общество доставляло ему истинное удовольствие, он воспринимал это, как подарок судьбы, поскольку его сделки приобретали цивилизованный характер.
Он проводил всех в гостиную, куда были поданы кофе и бренди, после чего еще раз извинился за необходимость ненадолго оставить присутствующих. В какой-то момент у него промелькнула мысль, что в Уилтшире, куда он собирался звонить, обедать еще не садились. Он всегда считал политиков законченными дилетантами и иногда даже позволял себе сказать об этом вслух. Он придерживался мнения, что государственные служащие должны спокойно заниматься своим делом без вмешательства в их деятельность руководства, которому порой и случается высказывать здравомыслящие суждения, но, как правило, это позволяет избавиться от путаницы и неразберихи при решении важных проблем, утверждая торжество порядка.
Только после пятнадцатого гудка наконец сняли трубку. Прайор улыбнулся, но голос его звучал серьезно.
–