прежде чем Лорен заговорила, он указал рукой в сторону литейки.
– Хотите осмотреть ее. Отлично. Идемте.
Он повел ее к кирпичному зданию, к тому, которое она первым увидела из вертолета. Лорен усадила Лероя в тени фасада и прошла за Штасслером внутрь.
Она видела много литеек, но такую огромную встретила впервые. Подъемники, цепи, решетки и баллоны, столы, инструменты и тигли предстали перед ней. В пространстве он недостатка не испытывал.
Штасслер жестом указал на комнату.
– Посмотрите, может, ее портфолио где-то здесь.
Его здесь не было. Это она чувствовала так же ясно, как и удивительно прохладный воздух. Каждый предмет в литейке лежал на своем месте. Эшли Штасслер был из тех скульпторов, которые прекрасно знали, куда они положили тот или иной резец или самый маленький винтик. Или портфолио.
И все же она должна все осмотреть. Она должна собрать все самые мелкие детали, чтобы нарисовать себе последние дни жизни Керри.
Она прошла мимо скамейки, над которой на крючке висели киянка и скребок, и подошла к отгороженной части. Она зашла за перегородку. У стены стоял деревянный ящик. «Зачем его отгораживать?» – удивилась она.
– Вам не нравятся мои скульптуры, не так ли? – поинтересовался Штасслер.
– Что вы этим хотите сказать? – доверительный тон Штасслера после такой холодной отчужденности удивил ее.
– Когда-то они вам нравились. Вы обожали их. Вы прислали мне статью, которую написали в студенческой газете: «Эшли Штасслер не только понимает уязвимые места нашего века, но и знает его темного двоюродного брата – будущее». Пышно, но вполне подходяще для выпускницы университета.
Она была поражена, что он смог процитировать статью, которую она писала более двадцати лет назад. Чтобы ответить, ей потребовалось время.
– Вы правы. Если быть честной, то я просто не являюсь вашей поклонницей.
– Я это всегда понимал.
– А вам разве не все равно?
Она понимала, что ему далеко не все равно. Но зачем поднимать этот вопрос?
– Конечно, все равно, – быстро ответил он. – Мне просто интересно, почему и как изменилось ваше мнение.
– Вкусы меняются, – пожала она плечами. – Когда-то мне нравился Дейв Кларк Пятый, а теперь он для меня ничего не значит.
Ее рука легла на ящик. Лорен почувствовала между пальцами прекрасную бархатную пыль. Она показалась знакомой. Очень знакомой.
Он покачал головой, на этот раз более заметно. Лорен поняла, что задела его самолюбие, сравнив его с ничтожной бандой шестидесятых, с посредственностью, которая и близко не стоит с тем величием, которое он приписывал себе. И опять-таки, она не поняла, почему это его так беспокоит, когда мир искусства полон знатоков, готовых петь ему гимны.
– Посмотрели? – спросил он.
– Думаю, да.
Она подняла руку с ящика, поток прохладного воздуха скользнул по ее пальцам. Если она и заметила это, то быстро забыла, следуя за скульптором, стараясь запомнить каждую деталь. «Зачем все это?» – спросила она себя. Если это все, что она может собрать о жизни Керри здесь, то у нее просто ничего нет. И нигде нет разрубленного тела. Только вот это. Ее взгляд упал на три формы из альгината, лежащие, словно безголовые призраки, на столе. Затем она заметила, что у мужской фигуры разбита рука.
– Как это случилось?
Он посмотрел на нее так, словно она не имела никакого права спрашивать об этом.
– Ошибка, – холодно сказал он. – Такого больше не повторится.
Через мгновение они уже снова очутились под лучами яркого солнца. Когда они подошли к сараю, Лорен открыла вентиль, и пес сделал еще с полдюжины глотков, прежде чем отошел в сторону. Лорен сложила руки лодочкой и попила сама. Штасслер и не подумал предложить ей стакан, но удивил ее тем, что предложил подвезти до ворот.
«Должно быть ему очень хочется побыстрее избавиться от меня». Но ее первая мысль была тут же оттеснена второй: ей очень хотелось избавить себя и собаку от обратной прогулки по жаре.
– Спасибо. С удовольствием.
Он повел ее за угол сарая к джипу. Ей на глаза попалась закрытая на висячий замок дверь.
– А здесь что у вас?
– Ничего особенного.
– Так зачем же она тогда закрыта?
– Я не хочу, чтобы мыши и другие грызуны из пустыни бегали здесь.
– Можно взглянуть?
– Это мой дом, – сказал он. – Не могу поверить, что вы вдруг захотели осмотреть мои комнаты.
– Я не прошу вас показывать мне ваши комнаты. Это сарай. Ваш дом