изобразить это, но получилось не слишком. Проморгавшись, она повернулась к Лансу, почесала его за ухом и продолжила:
— Спокойно, спокойно, ты хороший мальчик… Потом еще манера ее поведения, облачение — плохое сочетание, слишком велико, слишком много одежонок, одна поверх другой, при теплой погоде. Я пятьдесят три года прожила в Венисе, детектив. Я видела много душевнобольных и знаю, когда этот недуг так и лезет в глаза. Ну а потом, конечно, эти поиски пищи. Как только открылась дверь, она отпрянула назад, потеряла равновесие и чуть не упала. Такой страх. И я сказала ей: «Если вы подождете здесь, я вынесу вам поесть». Но она поднесла руку ко рту, пожевала суставы пальцев и убежала. Они часто так делают, знаете ли. Отказываются от пищи. Некоторые даже проявляют враждебность, если им пытаются помочь. У них в головах звучат голоса, которые говорят им неизвестно что. Нельзя же порицать их за недоверие. — Она погладила собаку. — Возможно, в этом ничего такого нет, но в свете того, что случилось с Джули, мне кажется, излишняя самоуверенность нам ни к чему.
— Ни к чему, мадам. Что еще вы могли бы сказать об этой женщине?
Глаза старушки заискрились.
— Так вы считаете, что это важно?
— На данном этапе важно все. И я благодарен вам за то, что вы рассказали.
— Приятно слышать. Ведь я едва не умолчала об этом. Мне казалось, что Джули убил мужчина, судя по тому, как она… — Старушка сначала закрыла, потом открыла глаза. — Я все еще пытаюсь стереть из памяти образ… Не то чтобы эта женщина не могла справиться с Джули… Эта особа показалась мне ширококостной, ростом футов шесть, весьма крепкой на вид… Хотя при всех ее одеждах точнее сказать трудно. А стояли мы друг напротив друга около секунды.
— Ширококостная, — повторил Майло.
— Крепкая, почти как мужчина.
— А не могли это быть переодетый мужчина? Барнес засмеялась.
— Нет-нет, это была чистой воды женщина, настоящая женщина, но крупная. Значительно крупнее Джули. И это заставило меня задуматься. Ведь это не обязательно должен был быть мужчина, правда? Особенно если мы имеем дело с человеком не в своем уме.
Майло вынул записную книжку.
— Сколько ей, по-вашему, было лет?
— По-моему, лет тридцать. Но это лишь предположение, потому что нищета, отсутствие жилища, психическое заболевание… со всем этим не соотносится.
— В каком смысле, мадам?
— Я хочу сказать, что все люди в подобных условиях выглядят неполноценными и старше своих лет… на них лежит печать отчаяния. Этой, однако, каким-то образом удалось сохранить что-то… нечто молодое. Лучше объяснить я не могу. — Коко Барнес постучала пальцем. — Что касается других деталей, то на ней была толстая куртка военного покроя, надетая поверх фланелевой рубашки красно-бело-черного цвета, а та, в свою очередь, — поверх голубого свитера Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Аббревиатура университета была написана белыми буквами, при этом буква К наполовину стерлась. Нижнюю часть тела закрывали плотные синие брюки от тренировочного костюма, и по тому, как они топорщились, я заключила, что под ними еще одни брюки. На ногах у нее были белые теннисные туфли со шнурками, а на голове — широкополая соломенная шляпа. Поля спереди были пробиты, отчего отдельные соломинки свободно торчали. Волосы она заправила под шляпу, но некоторые выбились наружу, и я видела, что они рыжие. И вьющиеся. Вьющиеся рыжие волосы. Прибавьте к этому давнюю въевшуюся грязь, и вы получите полный портрет.
Майло делал пометки.
— Видели ли вы ее когда-либо раньше?
— Нет, ни на пешеходных дорожках, ни шатающейся по аллеям Вениса или парка Оушен-Франт, ни в каких-либо других местах, где много бездомных. Возможно, она не из местных.
— Что еще вам запомнилось из этой встречи?
— Это была не совсем встреча, детектив. Я открыла дверь, женщина испугалась, я предложила ей поесть, она убежала.
Майло просмотрел свои записи.
— У вас превосходная память, мисс Барнес.
— Вот если бы вы познакомились со мной несколько лет назад… — Старушка постучала по своему лбу. — Я словно фотографирую. Мы, художники, смотрим на мир сквозь мощную линзу. — Она дважды моргнула. — Если бы я не отказалась от операции по поводу катаракты, то запоминала бы все гораздо лучше.
— Позвольте спросить вас, мадам: не могли бы вы нарисовать портрет этой женщины? Уверен, вы сделаете это куда профессиональнее,