горожан, в основном бездельников из «Кэл-транс» и сотрудников автобусной компании, которые, возвращаясь домой после ночной смены, совершили левую ездку. Мы надеемся, что это не начало очередной серии убийств. К тому же убийца покусился на городских служащих.
— Но не плачь по мне, Аргентина. Похоже, вы, ребята, последнее время тоже были сильно заняты, — вставил Смолл.
Постучав в дверь, вошла улыбающаяся женщина с закусками на подносе и поставила их на стол. Майло поблагодарил ее, и она удалилась.
— Эта красотка положила на вас глаз, — заметил Марвин Смолл.
— Старая любовь, — улыбнулся Майло. Петра усмехнулась.
Все старались не выказывать разочарования, которое испытывают. За исключением Шталя. Он сидел молча. Детектив Смолл посмотрел на закуски.
— Время смешения многих культур. Вот с этой культурой я еще не встречался. Я разбираюсь в блюдах.
— Это не так плохо, Марв, — заверил его Шлесингер. — Моя жена — вегетарианка, и мы часто ходим в индийские рестораны.
Он потянулся за самосой. Петра, Майло и Марвин Смолл положили себе закуски. Шталь не сделал этого.
Я съел бутерброд с копченой говядиной и выпил горячего чая со специями.
Шталь, казалось, пребывает где-то далеко, совсем в другом мире. Он приехал с большим белым конвертом и положил его перед собой. Хранил молчание и не вмешивался в разговор.
Все остальные продолжали есть, пока Смолл и Шлесингер давали краткий обзор дела Армана Мехрабиана и передавали по кругу фотографии с места преступления. Я быстро просмотрел их. Рана в абдоминальной области представляла собой ужасную разверстую дыру. Тени Беби-Боя и Василия Левича встали передо мной.
Мусорная свалка, как и в случаях с Анжеликой Бернет и Чайной Маранга.
Увертливость. Изобретательность.
Так я и сказал. Они выслушали меня без комментариев. Еще раз пробежались по всем делам. Первым заговорил Майло:
— Ну, так что там с генеалогическим древом семейства Мерфи, Эрик?
Шталь открыл белый конверт и извлек отпечатанную на компьютере генеалогическую схему.
— Я взял это из Интернета, но схема представляется мне надежной. У отца Эрны Мерфи, Дональда, были брат и сестра. Брат, Эдвард, женился на Колетт Браниган. Единственная кузина — дочь Мэри Маргарет. Эдвард умер. Колетт живет в Нью-Йорке, Мэри Маргарет — монахиня в Альбукерке.
— Вот вам след, — заметил Смолл. — Мэри, монахиня-маньячка.
— Сестру Мерфи, — продолжал Шталь, — зовут Альма Труб-лад. Я встретил ее в санатории, где умирает Мерфи. У нее два сына от предыдущего брака, один уже покойный. С первым мужем, тоже покойным, она развелась до его смерти. Я нашел нескольких дальних родственников по линии бабки и деда, но никто из них не живет там же, и никто не носит фамилию Драммонд. Никаких связей с Кевином я не выявил.
— Разговор о кузине — бред. — Смолл пожал плечами.
— Кузина — любительница искусства, — возразил Шлесингер. — Ну и что?
Майло взял схему и пробежался по ней глазами. Я тоже взглянул на нее.
— Это кто такой?
Шталь перегнулся через стол и прочитал:
— «Первый муж Альмы Трублад». Он торговал недвижимостью в Темпл-Сити.
— Альвард Г. Шулль, — произнес я. — Имя факультетского консультанта Кевина в колледже «Чартер» — А. Гордон Шулль. Двое сыновей, упомянутых здесь, — это покойный Брэдли и Альвард-младший.
— А. Гордон, — вставила Петра. — Первое имя Альвард, но я использовала второе.
— Черт возьми! — выругался Марвин Смолл. — Этому профессору нравится искусство? — Иначе и быть не может, — отозвался я. — Шулль сказал мне, что вырос среди поклонников изобразительного искусства, литературы и театра. Кроме того, он рыжий.
— Крупный и сильный? — уточнил Майло.
— Конечно, — ответил я. — Рост — футов шесть, вес — фунтов двести. Любитель занятий на свежем воздухе, часто бывает вне дома. Отношение к Кевину далеко не доброжелательное, хотя от наставника следовало бы ожидать иного. Сначала он удивился, что Кевина в чем-то подозревают, но потом разговорился насчет эксцентричных причуд Кевина. Помню одну его фразу: «Кевин не тот человек, с кем хотелось бы выпить кружку пива». Тогда я не обратил на это должного внимания, но в ретроспективе мнение кажется жестоким. Напоследок он сказал, что Кевин — поганый писатель.
— О Боже! — воскликнула Петра. Майло потер лицо.
— И еще кое-что, — продолжил я. — Когда я предварительно беседовал о Кевине с заведующей