его слов.
— Эрна, лишенная общественных связей, — сказал я, — очень подходила нашему мальчику как знакомая. С ней он мог разговаривать, не опасаясь, что сна доверит его секреты кому-то другому. Эрну ему было легко подчинить своей воле и присвоить себе ее имя.
— Отсутствие связей, — вставила Петра, — делало ее легкой добычей. — Она обратилась к Майло: — А теперь что?
— Может быть, еще один визит к родителям Кевина. Нужно потрясти семейное древо и посмотреть, что упадет на землю.
— Только не сейчас, — возразила Петра. — Отец настроен явно враждебно и не скрывает, что не хочет иметь с нами дело. Надеюсь, миссис Д. окажется более сговорчивой, но в доме верховодит он. А то, что Драммонд — адвокат, еще больше усложняет проблему и увеличивает риск. Одно неверное движение — он поднимет адвокатский шум и цепочка доказательств оборвется. Если бы нам хватало людей, я продолжала бы следить за домом. А в нашем теперешнем положении я могу лишь еще немного поработать на улицах. Продолжить поиски людей, которые помнят Эрну или Кевина. — Петра посмотрела на Шталя: — Совсем нелишнее поискать и ее родителей.
— Дональда и Колетт, — откликнулся Шталь. — Я займусь поисками в национальном масштабе.
— Струна от гитары, — побормотал Майло. — Пока мы фальшивим.
— Пока мы даже не знаем, что это за песня, — добавила Петра.

32

Элисон приехала на такси с опозданием на полтора часа. Косметика на ней была свежая, а сама она выглядела изнуренной. У меня на гриле жарилась пара бифштексов, на сковородке — спагетти в оливковом масле с чесноком, а сам я смешивал салат-латук с маслом.
— Я была не права, — сказала она. — Обед из того, что есть, — это прекрасно.
— В самолете тебя не угощали арахисом?
— Мы были счастливы уже тем, что приземлились. Какой-то мужчина напился и начал скандалить. Казалось, дело кончится полным безобразием. Но мы утихомирили его и он наконец заснул.
— Мы — это кто? — спросил я.
— Я схватила его за одно колено.
— Шина, королева джунглей. Элисон согнула руку и показала бицепс.
— Это было ужасно.
— Храбрая девочка, — похвалил ее я и обнял.
— Когда такое случается, и подумать не успеешь, как начинаешь действовать… Мне нужно присесть. А вино в меню есть?
Мы долго обедали, болтали, постепенно погружаясь в легкое опьянение. Позднее, уже раздетые, мы лежали в кровати обнявшись, но любовью не занимались, и уснули как студенты, снимающие квартиру в складчину. Я проснулся в четыре утра, увидел, что Элисон в кровати нет, и пошел искать ее.
Она сидела на кухне, в полутьме, в одной из моих теннисок и пила быстрорастворимый кофе без кофеина. Причесалась она небрежно, косметику смыла, босые ноги на фоне дубового пола казались гладкими и белыми.
— Надо отвыкать от установившегося биоритма.
— Колорадского?
Элисон пожала плечами. Я сел.
— Надеюсь, тебя не смущает, что я бродила по дому, пытаясь устать. Что за футляры для гитар сложены во второй спальне? — Я рассказал ей. — Бедная Робин, — вздохнула она. — Какое несчастье. Ты поступил правильно.
— По-моему, да.
Она откинула со лба черную прядь волос. Глаза у Элисон были красные. Без косметики она слегка побледнела, но зато помолодела.
Я наклонился к ней и поцеловал в губы. От нас обоих пахло чем-то кисловатым.
— Итак, она вернулась в Сан-Франциско?
— Да.
— Помочь ей было нужно. Теперь сделай кое-что и для меня. Элисон встала, скрестила руки и подняла тенниску, обнажив стройное белое тело.
В семь часов меня разбудило ее легкое похрапывание. Я смотрел, как поднимается и опускается грудь Элисон, вглядывался в ее милое бледное лицо. Рот у нее был полуоткрыт, а губы изогнуты так, словно она думала о чем-то веселом. Длинные пальцы сжимали простыню.
Сжимали крепко. Под веками быстро бегали глаза. Видит сон. Судя по напряжению тела, сон был не из приятных.
Я закрыл глаза. Элисон перестала похрапывать. Потом снова начала. Когда она, открыв глаза, увидела меня, лицо ее выражало замешательство.
Я улыбнулся.
Она села, охнула и смотрела на меня как на незнакомца.
— Доброе утро, беби. — Элисон протерла глаза. — Я не храпела?
— Ничуточки.
Все утро ей предстояло принимать пациентов, и она ушла в восемь. Я прибрался в квартире, подумал о том, как там Робин в Сан-Франциско, о краже инструментов Беби-боя и о том, что это значило и значило ли что-нибудь вообще.
В трех кварталах