кого-то. Он кричал на людей, отталкивал их от себя, тщетно пытаясь сориентироваться в темноте. Он часто выкрикивал имя кардинала в надежде на то, что Майкл уже добрался до церкви.
Через минуту Джино наткнулся на каменную колонну и сильно ударился лицом. По губам потекла теплая жидкость, солоноватый привкус которой подсказал ему, что это кровь.
– Подонок! – громко крикнул он и снова выстрелил в воздух.
Сделав несколько шагов в сторону, он стукнулся обо что-то твердое, потерял равновесие и рухнул на пол. Тут до него дошло, что перед ним металлическая решетка, окружавшая алтарь. На такой же примерно решетке недавно принял мученическую смерть Артуро Валена, изрыгая проклятия в адрес своего мучителя.
– Подонок! – снова закричал Джино, судорожно пытаясь встать на ноги. Вдруг чья-то сильная ладонь легла на его плечо. Он попытался ударить рукояткой пистолета, но промахнулся. Затем кто-то сильно заломил ему руки за спину. Он оглянулся и в тусклом свете единственной свечи увидел лицо нападающего. Это был тот самый полицейский, что пришел вместе с Сарой. Джино подумал, что с ним нетрудно справиться, так как он не производил впечатления физически крепкого человека.
– Я пришел не за тобой, – злобно прошипел Джино, отчаянно вырываясь из его рук. – Пошел вон! Забирай Сару и убирайся отсюда!
Он посмотрел вперед и увидел Сару. К его удивлению, на ее лице не было никакой растерянности. Лицо Сары показалось ему глупым, но отнюдь не испуганным.
– Тебе нужно как можно скорее покинуть это место, – вполголоса сказал Джино, обращаясь к сестре. – Они убьют не только его, но и тебя.
– Джино, – сказала Сара и прикоснулась к его щеке, – пойдем с нами. Не делай больше этого.
Он отпрянул от нее, как от сумасшедшей, и завертел головой, не понимая, что здесь происходит. Больше всего на свете он хотел, чтобы она ушла отсюда, хотел спасти ей жизнь, а она стояла перед ним и продолжала гладить его по щеке.
– В этом нет твоей вины, Джино. Ты не знал, кто я такая, а я почему-то не сообщила тебе об этом. Я сама во всем виновата.
– Поздно бежать, – растерянно пробормотал Джино и решительно покачал головой, подумав, что никогда не забудет все то, что произошло между ними. – Слишком поздно.
– Я прощаю тебя, – сказала она спокойным тоном. Настолько спокойным, что это внушало ему доверие к ее словам.
Полицейский ослабил захват, но все же крепко удерживал его руку с пистолетом. Вокруг них сновали какие-то люди, а Джино тщетно пытался вырвать из темноты крупную седую голову, за которой охотился последнее время.
– Джино, – вмешался в разговор полицейский, – они использовали тебя в своих корыстных целях. Они специально натравили тебя на этих людей. Кто называл тебе имена жертв? Кто указывал, когда и где должно состояться очередное убийство?
Джино вспомнил наглое лицо Ханрахана, злорадно ухмылявшееся в полумраке церкви Сан-Лоренцо.
– Какая теперь разница?
– Большая, Джино, – проникновенно ответил полицейский. – Ты стал слепым орудием в чужих руках, и они должны ответить за все эти преступления.
Джино рассмеялся:
– Слепым орудием? Ты думаешь, я не знал, что делаю и почему?
Сострадание и сочувствие на лице Сары мгновенно сменились недоумением.
– Тогда зачем же ты все это делал?
– Потому что они заслужили это наказание, – выпалил он ей в лицо. – И Денни больше всех.
– Он наш отец, Джино, – прошептала Сара. – Он заслуживает не ненависти и наказания, а сочувствия и жалости. Если я смогла простить тебя...
Полицейский смущенно переминался с ноги на ногу, а Сара продолжала смотреть на брата с недоумением. Джино показалось, что она похожа на кающуюся грешницу, неожиданно получившую прощение всех грехов.
– Пожалуйста, Джино, – взмолилась Сара, – мы можем восстановить родственные отношения, мы должны помогать друг другу, мы залечим эти раны и забудем о прошлом, если захотим. Не позволяй всяким мерзавцам использовать твой гнев для достижения их преступных целей. Не доставляй им такого удовольствия.
Джино внимательно прислушивался к каждому ее слову, но при этом вглядывался в окружающую темноту. Они уже должны быть здесь. Откуда-то, словно напоминание о близком конце, доносился тонкий писк церковной крысы. А в ушах по-прежнему звучала любимая песня «Милосердие, милосердие, милосердие».
– Я не знал об этом, – тихо сказал он. – Я делал это только потому, что