остался без пиджака, Николас впервые увидел его руки. Они были очень странные — без единого волоска, с бледной глянцевой кожей, словно отлитые из жидкого воска. Но главное — по всей правой руке, опоясывая ее кольцами, спускались старые, необычного вида шрамы.
Тати по-прежнему копался в сумке, поэтому не сразу заметил удивленный взгляд Николаса.
— Вас заинтересовали мои шрамы? — спросил он. — Понимаю, на вашем месте я бы тоже сгорал от любопытства...
Николас ничего не ответил. Он вспомнил о биомеханической руке Кроукера и подумал: «Интересно, тосковал ли когда-нибудь его друг о своей собственной руке?» И тут же почувствовал, что сейчас ему очень недостает Лью. Обычно они регулярно, по ими же самими заведенному распорядку, созванивались и держали друг друга в курсе своих дел...
"Два дня пытался выйти на связь, — сказал Кроукер недавно. — Ждал ответного звонка — и ничего! Что случилось, черт возьми! У тебя все в порядке? "
«Не то чтобы совсем. Ты помнишь Тимоти Делакруа?»
«Того, что занимается торговлей оружием? Помню, конечно».
«Он в Сайгоне. Я попытался выйти на него. Мерзавец хотел разнести меня в клочья прямо на улице».
«Господи! Ты уверен, что тебе больше ничего не грозит? Может, мне подъехать?»
«Спасибо, не волнуйся. Ничего страшного со мной не случилось. К тому же, мне кажется, ты больше нужен там, где сейчас».
«Не убежден...»
Кроукер рассказал ему о краже со взломом у Моникера.
"Я разузнал кое-какие детали о том, что такое «Факел» — это похуже, чем мы могли предположить. Действительно новое оружие, и притом большой разрушительной силы. Взрыв запланирован на пятнадцатое марта, но я не знаю, в каком месте. Единственное, что мне известно, точка выбрана по принципу — я цитирую:
«близости цели и плотности населения, максимальное воздействие гарантируется».
«Значит, в центре крупного города», — произнес Николас, холодея.
«Точно. Вот только какого именно? Это может быть любой большой город в любом уголке земного шара».
«Надо действовать быстрее — у нас в запасе всего три недели. Ты должен полностью на этом сосредоточиться».
Услышав от Кроукера о Домино, Николас сказал:
«Думаю, чем больше ты о ней узнаешь и чем скорее это произойдет, тем лучше».
«Согласен. Меня удивляет, откуда у клерка из „Зеркала“ такая ценная информация».
«Вот именно. И еще: если Веспер Архам входит в сеть Оками нишики, то факт, что она работала и на покойного босса „Зеркала“ Леона Ваксмана, очень меня тревожит».
«Ну да, ведь Ваксман был не кто иной, как Джонни Леонфорте, отец Чезаре Леонфорте, или, как его называют иначе, Бэда Клэмса».
«Чем больше я думаю о Веспер, тем тревожнее мне представляется ситуация. Что, если она шпион Годайсю в разведсети нишики?»
«И я об этом думал. Нишики — это нечто вроде сети, по которой Оками снабжает Гольдони — Доминика, а теперь Маргариту — сведениями о некоторых пикантных подробностях жизни правящей элиты. Если Веспер уже проникла в нишики, то она без особых хлопот, следуя вдоль сети, может снова выйти на Оками».
Оба разведчика вздрогнули при мысли, что враги Оками могут найти его, даже если он находится в надежном месте.
«В таком случае твоя задача становится еще более важной. И справиться с ней надо срочно! — воскликнул Николас. — Ты должен найти Оками прежде, чем это сделает Веспер...»

* * *

Погруженный в свои мысли, Николас не сразу ответил Сидаре.
— Меня больше интересует судьба этой несчастной девчушки и других таких же детей, выброшенных на панель. Скоро в собственной стране они станут изгоями, — наконец произнес он.
— Именно — изгоями, — кивнул Тати, подставляя правую руку лунному свету, — Я знаю, что это такое, Линнер-сан. Это когда другие дети постоянно травят тебя за то, что ты не такой, как все... Но для этого не обязательно быть бедным. Я вырос в семье, которая всегда отличалась от окружавших. Мы жили в районе, где послевоенная разруха была особенно сильной. Переехали туда, когда мне было шесть лет. Отец верил, что именно здесь, снизив накладные расходы, удастся добиться более высокой прибыли.
Все мои одноклассники жили в маленьких уродливых железобетонных домиках, а мы — в просторном двухэтажном особняке. И дом наш был по-настоящему красив. Мать была художницей, она создавала необыкновенные произведения. Я так хотел пойти по ее стопам, но, увы, природа не наделила меня талантом.