шею.
“Помни о Сато, — думал он, — и о том, как ты предал его, как нарушил священную клятву защищать его”. Для него сейчас существовал только один выход.
— Нет! — Его крик эхом отозвался в ночи. — Я не могу позволить себе этого! Я не могу любить тебя, мико!
Он высвободился из ее полуобъятия, выхватил короткий нож, который взял в доме Итами. Хотя этот нож был с кухни, но лезвие было острым, как бритва, и его можно было считать ритуальным оружием.
Без колебаний Николас вонзил себе в живот нож по самую рукоятку. Кровь, черная во тьме ночи, полилась ему на колени, на траву, на руки Акико.
Лицо Николаса исказилось в агонии. Голова задрожала, когда он вспорол низ живота, место, где находится “хара”, горизонтально, слева направо.
Акико была в шоке. Глаза ее округлились. “Амида! — прошептала она. — Столько крови!” Она лилась ручьем из самого центра его существования, унося с собой его силу, его жизнь. В ней боролись противоречивые чувства: восторг и печаль, шок и паника, удовлетворение и страх. Тот ли это конец, к которому она стремилась? Это ли кульминация ее тщательно подготовленной мести?
Она понимала, что это так, но потом ей начало казаться, что она хотела другого. Она всю жизнь боролась, чтобы освободиться от традиционной роли слуги мужчины. В основе этой борьбы было отрицание всего, чем была ее мать, ее бунт против того, что крылось за высоким положением таю. Именно поэтому она решила обучиться самым жестоким приемам боевых искусств, хотя это было мужское дело. Всю свою жизнь она боролась за то, чтобы занять место рядом с мужчиной, как равная с равным.
Но потом она увидела, что эта навязчивая идея сделала ее пешкой в руках тех самых мужчин, к которым, как ей казалось, она была ближе всего: Кёки, Сайго и, наконец, вице-министр Симада. Она поняла, что ее отец более, чем кто-либо другой, определил направление ее жизни. Так же, как это сделал отец Сайго со своим сыном. Они были оба одинаковые, она и Сайго. Полностью сотворенные из зла.
Слишком поздно она сделала это открытие. Понадобилась смерть человека, которого она любила так, как никогда никого не любила.
Она открыла было рот, чтобы произнести что-то, раскрыла руки, чтобы показать чистоту своих намерений, но в этот момент земля под ними закружилась, как будто с помощью “дзяхо” она вдруг превратилась в воду, что было выше даже ее понимания.
Раздался пушечный грохот, отозвавшийся эхом в ночи: звук отражался от препятствий, которых только что не было вовсе.
Мир рушился, земля разверзлась, будто раскрытая пасть чудовища. Цветы и кусты, деревья и трава были проглочены зияющей ямой, у которой не было дна.
В ноздри Акико ударил резкий запах газа, серы и зловоние плавящегося металла.
И тут она потеряла равновесие, упала, покатилась, кувыркаясь, не зная, где небо, а где земля. Все, что она могла, это тянуться вверх, цепляясь за комья осыпающейся под ее руками земли.
Николаса тоже сбило с ног и пронесло по воздуху этим первым толчком землетрясения, эпицентр которого, как точно предсказал советский спутник, находился в одном километре к востоку от этого места.
Его отшвырнуло, отбросило от того места, где они с Акико стояли коленопреклоненные, над искрящимися лужами крови, которая вылилась, когда он вонзил нож в только что убитую лису, которую он обвязал, как пояс, вокруг талии под своим кимоно. Он правильно рассчитал, что только шок такой силы может надолго подавить “дзяхо”.
Он больно ударился о камни, ставшие зазубренными и острыми из-за трещин, возникших в недрах гор и расколовших их, точно яичную скорлупу.
Николас попробовал встать на ноги, но толчки были еще такими сильными, что его опять опрокинуло навзничь. От места, где он был ранее, его отбросило, вероятно, метров на десять или пятнадцать, и он поднял голову, отыскивая глазами Акико. Ее не было видно, что было неудивительно в этом хаосе.
Он оказался в самом центре взбесившегося мироздания. Там, где только что стояли деревья, были зияющие провалы, похожие на израненные десны. Эти же деревья пронзали агонизирующую землю, точно стрелы, пущенные гигантским лучником прямо вверх, над своей головой, с их переплетенных корней осыпались огромные комья земли.
Спустя минуту Николас пополз по тропинке, по которой пришел сюда. На это потребовалось время. Ему пришлось несколько раз делать крюк и останавливаться, пока