друг от друга лишь квадратик соломенного мата — традиционная дистанция между хозяином и гостем. Затем — согласно правилу — он взял двумя руками чашку, поклонился сэнсэю и, коснувшись губами фарфорового полумесяца, хлебнул обжигающей горьковатой жидкости. Чай был великолепен. Цуцуми прикрыл глаза. В эту минуту ему показалось, будто он ощутил вкус самой Японии: ее истории и мистики, ее чести и мужества, вкус божественной тяжести “ками”, чувство долга. “Гири”.
Глаза Цуцуми широко раскрылись. Все оставалось, как и прежде: он снова ощутил себя неуютно. Он родился на Севере, Нара так и осталась чужим ему городом, хотя он и прожил тут целых два года. “Гири”.
— Ответь мне, — первым заговорил Кусуноки, — что мы оцениваем в бою прежде всего?
— Своего противника, — немедленно отозвался Цуцуми. — Надо уметь вычислить его намерения, уяснить ситуацию и перейти к наступлению.
— Действительно! — согласился Кусуноки с такой радостью, будто Цуцуми открыл ему что-то новое. — А мы думаем о победе?
— Нет, — ответил ученик, — мы заботимся о том, чтобы не потерпеть поражения.
Кусуноки посмотрел на него каким-то странным взглядом.
— Хорошо, — в задумчивости произнес он. — Очень хорошо.
Цуцуми, не спеша потягивая чай, терялся в догадках. К чему все это? Слова. Опять слова... Сэнсэй задавал вопросы, на которые был способен ответить любой молокосос. “Будь осторожен!” — предостерег сам себя Цуцуми, вспомнив, как в одно мгновение улетучилась Бог весть куда его атакующая сила.
— Таким образом мы уравниваем поражение и смерть, — продолжал учитель.
Ученик кивнул.
— В рукопашном бою мы играем со смертью, как писал великий Сунь Цзы. Жизнь — это непрекращающийся бой.
— Но Сунь Цзы писал также, что показать высочайшее мастерство значит одолеть врага без боя. Самое важное — разрушить стратегию врага. — Кусуноки широко улыбнулся.
— Прошу прощения, сэнсэй, — смутился Цуцуми, — но мне кажется, Сунь Цзы имел в виду войну.
— А разве мы говорим не о ней?
Цуцуми услышал, как бешено колотится его собственное сердце, и с большим трудом заставил себя казаться внешне спокойным.
— О войне? Простите меня, сэнсэй, но я не понимаю... Ни один мускул не дрогнул на лице Кусуноки.
— Война многолика... Зачастую она рядится в чужие одежды, не так ли?
— Так, сэнсэй, — подтвердил Цуцуми, уже с трудом контролируя себя.
— Ты вправе спросить: “О какой войне может идти речь здесь? — Рука Кусуноки скользнула в сторону холмов, виднеющихся в окне. — Здесь, в Ёсино, где будто бы оживает седая древность? Ведь в этом цветущем краю можно прийти к мысли, что война — устаревшее понятие?”
Тут он посмотрел на Цуцуми так, что у того затряслись поджилки.
— И все же война посетила эту неприступную крепость природы, и мы должны готовиться к бою...
Беседа принимала странный оборот. Она все меньше и меньше походила на чаепитие. Клещи леденящего ужаса все настойчивее сжимали сердце Цуцуми.
— У нас в Ёсино есть предатель, — сказал вдруг Кусуноки.
— Что? — еле слышно переспросил Цуцуми.
— То, что я сказал. — Кусуноки печально опустил голову. — Ты первый, с кем я делюсь этими мыслями. Я наблюдал за тобой на занятиях. Ты пытливый и умный. Ты поможешь мне. Прямо сейчас. Скажи, не замечал ли ты чего-нибудь необычного в последнее время, чего-нибудь, что помогло бы нам обнаружить изменника?
Цуцуми лихорадочно соображал. Он отлично понимал, какая великолепная возможность предоставляется ему, и был несказанно благодарен судьбе. Тонны груза свалились с его плеч. Нет, он должен немедленно использовать этот шанс!
— Я припоминаю, — начал он, — кажется, что-то было... Да-да... Женщина, — с явным оттенком презрения произнес он последнее слово. — Ее не раз замечали здесь поздно вечером...
— Как ее зовут?
Не было необходимости называть ее по имени — в додзё была лишь одна женщина. Конечно, ученики не одобряли выбор сэнсэя — и он знал это, — но в открытую никто не осмеливался высказывать своего недовольства.
— Чем она занималась?
Цуцуми пожал плечами:
— Кто знает, сэнсэй! Но что она не тренировалась — это точно.
— Понятно... — Кусуноки вновь погрузился в раздумья.
— Конечно, о ней много говорят в последнее время, — продолжал Цуцуми уже более уверенно, — я бы сказал, даже слишком много.
— Ее не любят?
— Нет, сэнсэй, — замотал головой Цуцуми. — Большинство учеников считает, что ей