Что мне остается делать?
– Ну... продавать цветы на рынке Прованса... Если вам это подходит, я вас нанимаю!
– Или играть на аккордеоне на террасах бистро... Сожалею, Лоранс, но все это не для меня. Мы с вами сейчас проходим мимо чудесной любовной истории.
На этот раз она искренне расхохоталась:
– Лучше поздно, чем никогда!.. Впрочем, мне это и в голову не приходило, я уже обожглась.
– Ну ладно, я пошел... воркуйте себе... – сказал Хирш и поднялся.
Но Лоранс опередила его. Пожелав нам спокойной ночи, она ушла. Вместе с ней исчезли и мои тревоги: Лоранс вышла из игры. Останься она, я не думаю, что ей удалось бы меня убедить. Этого, без сомнения, не хотели ни она, ни я. Она просто пересекла дорогу передо мной, не остановившись.
Я продолжил беседу с Хиршем. Мы выражались по-разному, но чувствовали одинаково: злость, потому что нас одурачили.
Он тоже считал, что все было подстроено. Каждую минуту мы припоминали мелочи, утверждавшие нас в этой мысли.
– Тоже мне наблюдатели! – возмущался Хирш. – Они даже пытались выдать их за психологов! В таком случае, я – фигурист, нет – архиепископ Парижский! Моран психолог! И все это на полном серьезе! Ты видел рожу психолога? Или это была скрытая камера?
– Но американец, конечно, самый сильный ход, – продолжил я. – Мы выдумываем, опираемся на него, а у нас его выдергивают, и мы – мордой об стол! Если бы я слетал в Лос-Анджелес и поговорил с этим типом, получился бы совсем другой расклад. Такие дела не проворачивают по факсу. Нужно встретиться и поговорить с глазу на глаз. Все эти послания по электронной почте – чушь собачья: ничто не заменит личного контакта. А в этом-то нам и отказано.
– А история с рыболовными крючками! – не отставал Хирш. – Идиотизм... Какой дурак предложил их? Пинетти?
– Кажется. Теперь уже не важно. Он тоже из их компании.
Помешивая ложечками в пустых чашках, мы раззадоривали друг друга. Наконец я почувствовал, что Хирш созрел, и выложил свои карты.
– Дело труба, ты согласен?
– Хуже того. Мы полностью провалились.
– Терять нам больше нечего?
– С ними – абсолютно.
– Тогда слушай: устроим им бордель.
Хирш не спросил зачем, а только – как? На это я и надеялся.
– Мы все разрушим. Клаузевиц сказал: война – это продолжение политики другими средствами. Люди обожают эту формулировку, всегда повторяют ее, когда кого-нибудь дубасят, считая ее гениальной, сутью философии. Две тысячи лет изучали Платона, теперь же – Клаузевица. О'кей, мы им покажем. Они беспредельщики? Ладно, мы – тоже.
Хирш не спорил.
– А конкретно?
– Конкретно: мы сделаем вид, что идем спать. В два часа ночи встретимся, взломаем их крепость и займемся компьютерами. Согласен?
Если бы он отказался, остановился бы и я. Мне просто было необходимо, чтобы меня поддержали в моем исступлении. Хирш кивнул со свирепым видом.
Мы решили никого не посвящать в наш замысел. Лоранс уже ушла в область грез, Мастрони был слишком труслив, Брижит Обер несгибаема, а остальные не стоили и гроша. Хочешь воевать – вербуй убийц.
Поднимаясь в номер, я встретил команду Шарриака, выходившую со своего собрания. Пинетти подмигнул мне почти дружески.

* * *

Ровно в два часа ночи я спустился в темный и пустынный холл. Только маленькая лампочка у входа скупо освещала ступени лестницы. В здании царила мертвая тишина.
Хирш ждал меня, сидя в одном из глубоких кресел. Он был в темно-синих джинсах и черном свитере. Ему бы еще капюшон с прорезями для глаз и автомат, и был бы вылитый портрет международного террориста.
– Пошли? – шепнул я.
Одним движением Хирш поднялся с кресла. Вид у него был еще решительнее, чем накануне. Должно быть, он, как и я, до этого кипел от злости, лежа одетым на кровати.
Снаружи выл ветер, хлестал дождь, поэтому к домику мы подошли промокшие и взъерошенные. Оттуда не доносилось ни звука. У двери Хирш достал из кармана металлический прут. Я вопросительно посмотрел на него.
– Ты не знаешь, откуда я прибыл, – прошептал он, вставляя стержень в замочную скважину.
Он, наверное, утратил навык: ему потребовалось несколько минут, чтобы открыть замок. Но вот раздался сухой щелчок, сразу заглушенный завываниями ветра. Я увидел, как в темноте блеснули зубы Хирша.
– Это тебе не банк Франции, – пробормотал он. – Они считают себя в безопасности...
Плечом он надавил на дверь, и мы очутились в пещере