поинтереснее.
— Какой?
— Sin nombre. Я только что из Нью-Мексико.
— Правда?
Фрэнк принялся читать с экрана самым елейным дикторским голосом, который только возможно изобразить:
— Уже перед началом зимы врачи сразу четырех штатов забили тревогу: peromyscus maniculatus размножились в невероятном количестве. Peromyscus maniculatus, более известные как обычные оленьи мыши... Продолжать?
— Не надо.
— Так обедать-то идем?
— Ну...
Дейли всегда считал, что «ну» и «может быть» — это уже согласие. «Не говори „нет“! — умолял он когда-то в детстве маму. — Скажи „может быть“!»
— Отлично! В пятницу устроит? Я заеду в полвосьмого! — Не дав Энни опомниться, он повесил трубку. Если решит не идти — перезвонит.
Энни жила сравнительно неподалеку, делила небольшой домик в Маунт-Плезант с женщиной из Канзаса по имени Инду и компьютерным гуру из Каракаса.
— Они сейчас работают. Мы все тут страшные зануды, — рассмеялась Энни.
На поиски, куда приткнуть автомобиль, у Дейли ушло вдвое больше времени, чем на дорогу, на что он и принялся жаловаться, открывая перед Энни дверцу «сааба».
— Тогда, может, пойдем пешком? И они пошли пешком.
Тротуары были мокрыми и чистыми, в канавах ни следа обычного мусора — днем лил сильный дождь. Они прошли шесть кварталов, разделявших Маунт-Плезант и Адамс-Морган, мимо подвыпивших компаний, припаркованных полицейских машин, «Барбекю у Кении» и мунистской церкви. Воздух полнился жимолостью и спиртом, сальсой и рэпом.
— Как тебе Нью-Мексико? — поинтересовалась Энни. — Почему ты вообще занялся sin nombre?
— Из-за названия.
— Название действительно любопытное.
— Могу рассказать, как оно появилось.
— Давай!
— Только ты разочаруешься.
— Почему?
— Потому что все упирается в политкорректность. Его первое название — вирус Каньона Муэрто. Оттуда он начал распространяться. Оно не прижилось, потому что каньон находится в резервации навахо, а им очень не понравилось такое название.
— Почему?
— Потому что сто лет назад на том самом месте белые перебили множество индейцев. В общем, вирус Каньона Муэрто — все равно что «болезнь Освенцима» для болезни Тея-Сакса.
— И что дальше?
— Дальше его переименовали в вирус «четырех углов».
— Логично. Вирусы часто называют по местам, где их обнаружили.
— Гонконгский грипп, Эбола...
— Правильно.
— По-моему, Эбола — река. Не важно. В общем, на этот раз возмутились местные жители — торговые палаты, туристические агентства... сразу четыре штата. Тебе бы понравилось жить в местечке под названием «Малярия»? Короче, когда исчерпались все возможные имена, то его так и назвали: вирус sin nombre — безымянный вирус.
— И еще на испанский перевели.
— Наверное, за английский язык тоже кто-то оскорбился.
В конце концов Фрэнк и Энни добрались до эфиопского ресторанчика «Мескерем». В нем не было ни ножей, ни вилок, ни стульев. Гостей рассаживали на кожаные подушки. Пряные кушанья полагалось есть руками, с помощью рыхлого кисловатого хлеба — иньера; им следует поднимать кусочки мяса и овощей с огромного блюда и все вместе класть в рот. Подобного рода трапезы обычно сближают, однако Энни продолжала держаться настороже. Казалось, она сбежит, стоит только упомянуть Копервик.
Фрэнк и не подумал этого делать. Он завел долгий разговор о политике здравоохранения, и Энни наконец успокоилась.
— Ты не поверишь! Вспышки страшных болезней случаются до сих пор! Холера, тиф, дифтерия, даже чума! А что делает госдеп? Молчит! Потому что если обнародовать, что, например, в Таиланде всплеск венерических заболеваний или холера в Боливии, то получатся политические нападки.
— И мы еще должны верить, что их волнует здравоохранение, — поддакнул Фрэнк.
— Хуже того, у каждого заболевания — свои лоббисты. Для выделения средств на исследовательский проект надо заниматься пиаром.
— Неужели все настолько плохо?
— Такова жизнь. Винить некого. Все теряют голову, когда страдают близкие. А денег, с другой стороны, н хватает, поэтому...
У нее были длинные стройные ноги, тонкие черты лица и осанка балерины, и когда Энни удалилась в дамскую комнату, взглядом ее провожал не только Фрэнк. Но он еще в первую встречу в Национальном институте здоровья понял, что Энни совсем не чувствовала себя красивой. Она смущалась, когда ей говорили комплименты, и, похоже, совершенно не умела флиртовать. Осторожная, застенчивая,