всякий человек способен был изобразить.
Расположившись на веранде, они с Норманом мирно потягивали шерри. С приближением сумерек бледно-лиловые тени деревьев становились все длиннее, а благоухание роз все ощутимее.
– Я так рада, что ты пришел, – сказала Эллен. – По вечерам мне иногда бывает одиноко.
– Ты скучаешь по своим близким. Надеюсь, они пишут тебе?
– О да. И довольно регулярно – даже мальчишки. Самый старший, Сэм, работает в Бостоне. Артур – в лагере бойскаутов, он у нас спортсмен. А Фил путешествует по Канаде, живет в палатке. Правда, не могу сказать, чтобы его открытки всегда меня радовали. Он любит намекать на какие-то ужасные бедствия и частенько пишет вещи типа: «Я нашел свой бумажник, и в нем даже оставались деньги». Или: «Полицейские здесь – настоящие мерзавцы». Когда я получаю открытку, все, конечно, давно позади, но я целыми часами ломаю голову, что же там в действительности произошло.
– А твоя дочка? Она скоро приедет?
– Нет, после Европы она хочет еще навестить друзей. Я жду ее только в сентябре – на недельку перед школой.
– Похоже, ты на самом деле отрезала пуповину, да?
– Возможно, это жестоко, – согласилась Эллен, – но мне ведь тяжелее: я скучаю по всем пятерым, а они – только по мне, если вообще скучают.
– Кстати, твои зять... – Норман вертел стакан перед глазами, любуясь заходящим солнцем сквозь густую прозрачную жидкость. – Кажется, я его знаю. Это ведь он пару лет назад опубликовал статью в «Вопросах дипломатии»?
– Да. Ну у тебя и память!
– Статья того стоила. Пожалуй, единственная из тех, что я читал, где вся эта суета на Ближнем Востоке преподносилась без напыщенности и умничанья.
– Джек вечно зарабатывает неприятности из-за собственной прямоты и привычки откровенно высказывать свое мнение. – Эллен улыбнулась воспоминанию. – Его письма такие забавные. Конечно, он достаточно осторожен – никогда не называет имен, но, оставшись без «благодарных слушателей», как он говорит, изливает всю желчь на бумаге. Я постоянно думаю, что должна сжечь некоторые из его посланий.
– Побереги их. Когда-нибудь они сделаются ценнейшими историческими документами.
– Джек тоже советует мне хранить их, но вовсе не потому, что считает себя значительной исторической личностью. Он уверяет, что после ухода в отставку напишет автобиографию, полную пикантных сплетен. И любит представлять, как его будут навещать красавицы под темными вуалями, готовые на все что угодно, лишь бы он не компрометировал их в своих мемуарах.
Норман рассмеялся:
– Должно быть, он веселый малый.
– Он на самом деле замечательный. У него такое своеобразное чувство юмора, и еще он самый надежный, самый честный, самый... – Заливаясь густым румянцем, Эллен остановилась. – Господи, Норман, зачем ты позволил мне трещать без умолку. Наверное, я надоела тебе.
– Вовсе нет. Мне наконец-то представилась возможность понять, как ты жила все эти годы. И если честно, я чувствую себя виноватым. Я должен был предвидеть, как тяжело тебе будет здесь одной, без всякой поддержки близких, когда ты столько лет прожила в тесном семейном кругу.
Эллен внимательно посмотрела на него.
– Ага, – сказала она. – Все понятно. Ты уже получил свежие новости, так ведь? Ты говорил мне, что следует быть осторожной, но клянусь, Норман, я просто не могла сидеть там и слушать эту... эту...
– Не продолжай: я догадываюсь, какое определение ты подыскиваешь. Боже милостивый, да я вовсе не упрекаю тебя. Я не заглядывал в эту так называемую церковь с тех пор, как вырос из коротких штанишек.
– Этот священник...
– Хэнк Уинклер. Он местный. Я знаю его с первого класса, и он уже тогда был занудой. Скверный тип, но не он создал церковь, скорее наоборот: она создала его.
– Откуда она взялась? Я слышала о некоторых странных сектах, но эта что-то новенькое.
– Ты на самом деле хочешь это знать? Тогда приготовься к лекции... Как известно, запад Виргинии заселялся, в основном, выходцами из Ирландии, Шотландии и Германии. Немецкие поселенцы, большей частью, были лютеранами, но среди них встречались и представители различных сект: меннонитов, «макателей», «субботников», «моравских братьев» и «отделенцев». В начале восемнадцатого века по Блу-Ридж действительно проходила граница обжитого мира. Постоянных священников здесь не было, а странствующие пастыри забредали сюда не чаще, чем раз в год.