выносить неизвестность. Эллен, ты согласна?
– Конечно, нет. – Ее щеки пылали. – Ты готов пойти на все, чтобы спасти меня от моей собственной беспомощности. Но я же сказала тебе, что не боюсь жить одна.
– Зато я боюсь. – Казалось, Джек забыл, что их слушают. – Боюсь жить без тебя. Я не скучал по детям, Эллен, – я скучал по тебе. Эти полтора месяца были самыми несчастными в моей жизни... Погоди, позволь мне выговориться, прежде чем ты мне окончательно откажешь. Тебе не надо будет покидать свой дом – или свое привидение. Каждую ночь мы будем выставлять на крыльцо блюдце с молоком, как это делают ирландцы для своих эльфов... Еще год этой мышиной возни – и я ухожу в отставку. Хочу просто сидеть и смотреть, как растут розы. Пожалуй, я даже напишу ту книгу, о которой без конца говорю. Можно мне будет вернуться сюда? Очень тебя прошу.
– Ты жалеешь меня – вот и все. – Эллен тоже забыла о том, что они не одни.
– Слова у меня закончились, – объявил Джек. Он сделал к ней один длинный шаг через всю кухню и сжал Эллен в объятиях.
Прошло какое-то время, прежде чем он поднял голову:
– Так значит, я тебя жалею?
– Нет, – ответила Эллен.
Все еще не отпуская ее, Джек повернул голову.
– А ну-ка, проваливайте отсюда, ребятки.
Эллен не слышала, как они ушли.
Значительно позже она вдруг почувствовала, как что-то трется о ее лодыжку. Она судорожно вздрогнула – и Джек выпустил ее.
– Похоже, между нами всегда будет кошка, – произнес он, хмуро глядя на хрипло мяукающее создание. Миска была пуста.
– Она не наелась, – объяснила Эллен. – Кстати, ты и в самом деле собираешься подкармливать наше привидение?
– Ты насчет молока? Я пошутил.
Эллен нагнулась и погладила кошку Тима. Щурясь от удовольствия, та продолжала мяукать. Глаза ее были полуприкрыты, но любой безошибочно определил бы их цвет. Они были желтовато-зеленые.
Эллен выпрямилась.
– Мы будем оставлять на крыльце молоко, – сказала она.